Так, поскольку на мой сайте сейчас пока толку мало, я выставлю сюда. мне хотелось действительно услышать мнение людей, которые не будут просто восторгаться и говорить "проду!". хочется увидеть нечто иное.

Chapter 1
«Одиночество... Вот состояние, которое посещает каждого человека хотя бы раз. Человек, как волк, который отбился от стаи, становится более жестоким, приспосабливается ко всем невзгодам и трудностями этой поганой жизни. Когда он привыкает к своему состоянию, ему становится трудно жить в нормальном обществе. Он навсегда потерян для общества.  Одиночество – болезнь, которую нужно устранять сразу. Потом будет поздно. Человек  разрушается, погибает все хорошее, что было в нем раньше. Нельзя понять, как долго будет прогрессировать эта болезнь, как долго она будет уничтожать жизни нормальных людей. Одиночество... Иногда оно доводит до безумия...»

Его назвали Волк-одиночка. Один, но силен. У него не было ничего. Без родителей, друзей, не принятый в обществе. Никто не знал, как его зовут, но никому это и не нужно было. Его боялись, осуждали и ненавидели за его дикость. Он с самого детства прославился жестокостью, беспощадностью и умом. Он так и остался один до конца. До последнего дня... в тюрьме.

***

Порой мы идем по улице и видим множество людей, у которых своя жизнь, свои мысли, интересы... Мы их воспринимаем нормально, адекватно. Воспринимаем людей, как нечто привычное. Они такие же, как ты, такие же люди. Но кто-нибудь замечал, что где-то в углах между домами, в подъездах, есть иная жизнь? Там существуют потерянные. Вы когда-нибудь видели бездомных детей, которые не понимают значения слова любовь, но уже за деньги готовы отдаться каждому встречному? Большинство из них не пробовали чистой воды. Они предпочитают пить пиво, водку, а порой и дождевую, грязную воду, если нет денег на алкоголь. Еще дети, но уже знающие, как украсть, чтобы не поймали, как убить, чтобы не посадили. У них идет война между собой и с милицией. Думаю, что хоть раз, но вы видели подобных потерянных. Не правда ли, вы старались обойти их стороной? Ведь они никто, они не стоят уважения. У каждого человека есть выбор. Чтобы вы предпочли: умереть или украсть? Каждый действует по своему усмотрению. Они тоже выбрали, и не стоит винить их в этом, голодных озлобленных волчат. Но у каждой стаи есть главарь...

***

Вот обычный день, еще один день из четырнадцати лет мальчишки, о котором идет повествование. Детдом, в котором он жил, был старым, с разбитым стеклом на втором этаже, с обшарпанными стенами и облезшей дверью. Жилище даже не требовало ремонта, оно умоляло, кричало, просило. Странно, что такие мысли пришли в голову парню, который сидел около этого дома на скамейке в тени дерева и курил. Из окон левого крыла здания его было не видно из-за крон высокого, но такого же старого, как сам детдом, дерева. «Дом – живой», - пришла мысль. Парень усмехнулся такой несуразности идеи, но все-таки не слишком уверенно. По сути, каждый предмет имеет информацию, разную по структуре и идее. Каждая вещь несет в себе определенную мысль, а если есть мысль, значит это уже и не предмет. Примерно так рассуждал парень, делая затяжки одну за другой. «Значит, дом, как человек?» - сам себя спросил он. И спустя несколько секунд ответил - «Значит да...»
Отбросив сигарету в стоящую рядом урну, он поднялся со скамьи и сдернул задравшуюся майку вниз. Майка была длинной и практически обесцвеченной. После долгих стирок хозяйственным мылом она приобрела грязно-белый оттенок. А ведь когда-то была яркой, чистой, белой футболкой. Сейчас ее украшали лишь дырки и небольшие пятна. Парень ненавидел ее. Но это единственное, что сейчас было в «нормальном» состоянии. Все остальное порезали ножницами соседи по комнате. Они невзлюбили своего сожителя с первого взгляда. Его никто не любил. Воспитатели относились холодно, сдержано и отчужденно. Непонятно, отчего его ненавидели. Он был необычным,  чужим для них. Излишне необычным, чтобы его можно было любить. Он был иным. Иным во всех отношениях и слишком молчаливым. Его считали не таким, как все, поэтому не любили. Наверное, в нем видели серость и яркость одновременно, поэтому не воспринимали достаточно нормально.
- Дима! – послышалось за спиной. Он, не оборачиваясь назад, пошел к дому. Парень старался забыть, как его зовут. У него теперь нет своего имени, ведь для этого нужно быть человеком, но именно таковым он себя не считал. Тогда нужно было быть как они, как все. А это хуже всего.
- Дима!!! – требовательно повторил голос. – Ай, ну ладно! Волк, обернись!
Он повернулся и увидел, что за ним бежит девушка. Высокая, нескладная, с худыми ногами, выглядывающими из под длинной юбки. Светлые, соломенные волосы, но очень жесткие, короткие и грязноватые, казались тусклыми рядом с ее сияющими голубыми глазами. Это были два крупных сапфира, которые просто пронзали насквозь, заставляя сердце биться быстрее. Ее называли и ангелом и ведьмой за эти глаза. Они были прекрасны, словно частица чего-то святого, и в то же время несли часть чего-то запрещенного, магического. Ее черты были обычные, разве что скулы очень широкие, но это не портило ее лица. Ее звали Аня. Шестнадцатилетняя девочка-подросток, которая вскоре собиралась покинуть, уже ставший ей родным и любимым, детдом. Вот кого любили и уважали. Веселая, разговорчивая, всегда готовая помочь и заступиться за слабых. А он был другим. Все больше молчал, держал все в себе, не смотрел на чужие проблемы. И теперь они стояли рядом, такие разные, непохожие, совершенно различные между собой.
- Тебя Вера Михайловна ищет, - сделав глубокий вдох после пробежки, сказала Аня. Волк стоял, опустив голову. Получалось, что девушка смотрела ему на макушку, разглядывая густые, волнистые, черные волосы. Когда он услышал ее голос, то приподнял голову и, прищурившись, слегка наклонил ее направо.
- Что хочет?
- Откуда мне знать? Она сказала, что ей нужно поговорить с тобой. Больше она мне ничего не говорила, - слегка растерянно произнесла девушка, и на ее лице появилось нечто задумчивое и мечтательное. Волк нахмурился. Он не смог понять смысл этого выражения. Ведь чаще он был один и плохо разбирался в людской мимике. Волк редко смотрел на себя в зеркало. Просто не видел в этом необходимости.
- Что-то случилось? – неторопливо спросил парень.
- Нет, все хорошо! Мне пора, – улыбнулась Аня и, повернувшись, пошла в сторону сада. Волк пожал плечами и направился к дому. Вера Михайловна – это старая полная женщина, с обвисшими щеками и маленькими блеклыми глазами, которая являлась директором детдома. Она походила на сердитого Колобка в круглых, старых очках, поблескивающих у нее на переносице, всякий раз, как она отчитывала какого-нибудь воспитанника. Ее так и прозвали – Колобок. Парень улыбнулся, открывая на себя дверь детдома. Внутри было очень светло и, можно даже сказать, уютно. Старый, но большой коврик, маленький диванчик, у которого кто-то уже успел порезать лезвием поручень. Небольшой телевизор стоял на светло-коричневой тумбочке около окна. Он был новеньким, фирмы Samsung. Порой, когда отменялись занятия или на улице шел дождь, все садились на диван или на ковер, чтобы посмотреть различные телепередачи. В остальное время его смотрела Нина Григорьевна, дворничиха и нянечка, которая следила за совсем маленькими детьми. Когда у них наступает тихий час, она сразу же бежит смотреть свои сериалы. Сейчас она была в саду, следила за тем, как ребятня носится с мячом по двору или читает на скамейках. Нина Григорьевна единственная, кто хорошо относился к Диме. 
Парень прошел гостинную и направился по лестнице на второй этаж. Длинный извилистый коридор был освещен окнами, расположенными очень близко друг к другу. Внутри детдом был гораздо лучше, чем снаружи. Как любила говорить Вера Михайловна: «Книгу не судят по переплету! Так сделаем наш дом прекраснее изнутри!»  Вот и ее кабинет, а напротив, совсем рядом, огромное окно, практически от пола до потолка. Волк протянул руку, берясь за ручку, но за спиной послышался звон разбитого стекла, и что-то больно ударило его в плечо. Дима обернулся и опустил взгляд. На полу лежал маленький кусок кирпича. Вокруг, на ковре были рассыпаны осколки, а по стеклу мелкой сетью разбегались тонкие трещины. «Тихо! Ты в этого придурка попал, идиот!» - послышалось из отверстия в окне. Дверь открылась, и чья-то рука резко схватила Диму, таща его в кабинет.
- Ты что опять натворил? – заорала Вера Михайловна, тряся Волка.
- Ничего, - пытаясь не откусить себе язык во время ответа, сказал парень.
- Тогда почему я видела битое окно?
Волк покачал головой, ощущая, как воспитатель отпускает его.
- Это наверняка Денис и Никита... – тихо, с некоторой долей ненависти проговорил Дима. Вера Михайловна удивленно посмотрела на парня.
- С чего ты взял? Опять с ними что-то не поделил?
«Почему взрослые такие глупые? Вот и сейчас, стоит, смотрит своими бессмысленными глазами на меня, не понимая, что ненавидеть можно просто так. Нам нечего делить. У нас ничего нет, а мне ничего и не нужно!» - думал Волк, не отвечая на вопрос директрисы. Он не любил много разговаривать. Больше любил молчать в одиночестве. Молчать и думать, что когда-нибудь уйдет из этого места и все изменится. Надеялся, что к лучшему.
- Ну и чего ты молчишь? – Вера Михайловна попыталась изобразить нечто наподобие улыбки,  – мальчик мой – Волк едва не передернулся от такой притворной ласки. Его всегда коробило от такой очевидной лжи. – Я же хочу тебе добра. Ты только скажи, что тебя обижают, мы поможем.
«Я знаю, что ты хочешь. Скоро приедет комиссия, и ты хочешь лжи от нас, а в частности от меня. Хочешь, чтобы я лгал им в глаза, говоря, что мне здесь нравится. Поэтому ты пытаешься помочь! Не дождешься, сам справлюсь с ними!» - Дима отвернулся от директрисы и направился к выходу. Та ничего не сказала. Она поняла, что Волк все уже решил по-своему и никакие уговоры его не убедят.
- Мелкий ублюдок! – сквозь зубы проговорила она, когда за парнем закрылась дверь.

***

Он спустился вниз, в небольшую гостинную, где как обычно сидела Нина Григорьевна. Она уже пришла обратно в дом, так как ребятню позвали в игровую комнату. Старушка всегда была в приподнятом настроении, поэтому Дима никогда не слышал от нее неудовольствия насчет его присутствия, как от других. Тетя Нина любила всех детей, даже мрачного Волкова, поэтому сильно ему обрадовалась.
- Димочка, солнышко мое мрачное, что опять грустишь и ходишь мрачнее тучи? Солнышко должно улыбаться! – ласково, не так, как Колобок, сказала тетя Нина. Почему она назвала хмурого Диму солнцем? Она знала его с детства и удивлялась его радостной детской улыбке. Но потом у Димы произошел переломный момент, который превратил его в замкнутое существо. Однако мягкая улыбка маленького Димы Волкова все еще была в сознании этой женщины, поэтому иначе она не могла называть парня.
- Солнышко давно погасло. Оно никому ничего не должно... – ответил Волк. Он сел рядом с дворничихой, которая отодвинулась, освобождая место. – Теть Нин, у меня футболки порвались. Вы поможете?
«Хотя бы просто дыры залатать. Иначе ходить мне в этой дранной майке до конца дней. Твари, а не соседи. Девать им свои руки некуда...» - Волк даже не злился на них. Он не уважал этих людей. Просто ненавидел. Старался уходить рано и приходить поздно. Даже занятия любил. Это оправданные способы не находится с ними рядом. Его соседи – Денис, Никита и Паша – были старше, чем Дима. Они учились в старшем классе, поэтому с ним виделись после школы. Поскольку постоянных учителей нанимать долго и дорого, Вера Михайловна отправляла воспитанников в школу через квартал от детдома. Однако и там, на переменах, ему доставались издевки со стороны одноклассников и старшеклассников. Старшие классы настраивали соседи по комнате, а одноклассники были просто стадом баранов. По крайней мере, так считал Дима.
- Дим, я уже пятый раз тебе говорю! Ну, сходи и принеси одежду, которую починить надо. Я посмотрю хоть что сделать можно! – воскликнула тетя Нина. Волков поднял на нее глаза и кивнул, слегка улыбнувшись. Этому божьему одуванчику нельзя было не радоваться и не улыбаться. Она была доброй и мягкой. А когда улыбалась, то смешно щурилась, вызывая в душе у парня нечто, наподобие умиления и тихой радости, что эта старушка все еще здесь, рядом. Он поднялся, направляясь в комнату, но словно вспомнив что-то, обернулся:
- Спасибо, вам, теть Нин! – сказав это, парень вновь направился в свою комнату, в Восточный корпус.

***

«Однажды ведь ее не станет. И что же тогда делать? Она ведь даже не родственник тебе, ни мать, ни бабушка! Нельзя привязываться к людям. Они предадут. Либо продадут, либо уйдут. Оставят одного. Как всегда поступали, но каждый раз боли не становится меньше. Им нельзя доверять. Тебя всегда бросали. Оставляли одного... Все! И мать, и отец, и Гриша... Они все ушли. Они все бросили, оставили одного...  Родителям я никогда и не был нужен. Они кинули меня здесь. А Гриша... Он был моим единственным другом, моим братом, да и тот меня бросил. Одного в этом мире. Он умер... В самом детстве. А говорил, что мы друзья до конца. Что мы вместе навечно! Но я же жив! Почему они уходят? Почему бросают? Наверное, сам Господь решил, что я буду один... У каждого в этом мире свое место. Кто-то богат и удачлив, кто-то прекрасен и умен. А другим достается весь негатив судьбы. Она срывается, когда творит нашу жизнь. Для меня судьба – долбаная истеричка, которая раз в год пребывает в хорошем настроении, а в остальное время портит людям жизнь. Но у нее также есть и любимчики... Люди, которым она ласково улыбается, а если и бьет, то только подушкой и два-три раза за  всю жизнь. Остальные – просто серость. Основная масса, до которой нет дела. Но и им она помогает. Иногда, но все же бывает к ним милосердна. А есть и те, кого она презирает, но дает право на существование. Мол, живи, но ничего особенного не жди! Показывает, кто тут царь, а кто редиска. Точнее царевна и ленточный червь!» - Волков лежал на кровати, слушая мерное посапывание соседей. Сейчас было уже за полночь, но ему не спалось. Он уже давно отдал рубашки тете Нине, и поначалу раздумывал, в чем ему пойти завтра, точнее, уже сегодня, в школу. Затем ему стало обидно оттого, что остальным все равно, в чем он появится в школе. А потом он сам себе задал вопрос, на который он не знал ответа. Зачем он живет, если он никому не нужен?
Человек – странное создание. Уследить за нитью его размышлений практически нереально. Никто не знает, что он подумает в какую-либо секунду, что сделает в определенный момент. Бывает, угадывают, но человек порою чересчур предсказуем. Сейчас мысли от футболок, школы и наступающего дня перешли в размышления о судьбе, смерти и жизни.
«Иногда хочется поменяться с кем-то судьбой. Но если сравнивать с другими людьми, то жизнь вполне может удаться. Если сравнить с калеками, которые живут на улицах, не имеют образования, родных, жизни... Хотя, чем я от них отличаюсь? Тем, что я не калека? Хм... А курение? Если вспомнить тот ужасный фильм, когда курящие люди заболевали раком легких, которым ампутировали руки, ноги...» - парень поморщился, - «... язык. Может бросить? Иначе можно стать таким же... Хотя смысл? Курение ускоряет смерть. Вот захочется мне жить, тогда можно и бросить. Если умру, то ничего не потеряю. Остальные проживут и без меня! Ведь жили они как-то до этого, значит, и сейчас смогут. Лицемеры будут играть страдание и сожаление, но таких будет мало. Остальным действительно будет все равно, и они будут более искренни, чем предыдущие! Ненавижу ложь, ненавижу! Они всегда мне лгали, когда бросали меня! Все! Они все уйдут!» - стало больно от ощущения собственной ненужности. Просто как в детстве. Почти у каждого человека в такое время были мысли, что его никто не любит, он никому не нужен и всем будет лучше, если он уйдет из жизни. Все будут радоваться, и надувать шарики. Потом, когда человек взрослеет, он понимает, что есть много людей, которым он нужен. Друзьям, родителям, знакомым. Но у некоторых это не проходит. Например, у таких, как Дима. Потому что у него не было друзей, родителей, а почти все знакомые его недолюбливали. Поэтому его мысли о предательстве и ненависти были более справедливы, нежели у других. – «Когда я выросту, я уйду из этого места, покину этот старый детдом, который надоел уже сам себе, но что дальше? Ведь это будет повторяться... Я не умею с ними общаться. Они чужие мне. Я не понимаю этих людей, которые живут каждый день с радостью оттого, что они живут. Которые не замечают простых вещей таких, как смерть. Ее для них просто нет, потому что они ее не видели. Они не знают чувства потери, потому что никогда не теряли. Да, у детей, которые живут в детдомах, нет родителей с детства, но они никогда их и не видели, поэтому для них потеря не велика. А что делать таким, как я? Я помню, как они меня с братом бросили. Как мать плакала, когда отец поставил ее перед выбором. Он тоже не любил меня. Он не хотел ребенка, а тут их двое. Я и Гриша... Так мы и сидели дома, ожидая, что родители все же придут за нами... Сидели и ждали... Надеялись... Но пришла только милиция и забрала нас. Отдала в детдом. Нам было всего по семь лет. А через год у Гриши началась лихорадка. Странно, что никто даже и бровью не повел, когда он лежал на постели и дрожал вовсе не от холода. Он просто видел смерть, поэтому боялся... Ведь он сам говорил мне... А я не верил. Я отказывался верить в то, что он не выживет... Я помню его бледное лицо с темными кругами под глазами, расширенными от ужаса. Ведь он боялся умереть... А я просил не бросать меня... Умолял и плакал... Я не хотел, чтобы все повторилось, не хотел, не понимал, что все уже решено... А он шептал, что не хочет уходить, обещал, что останется со мной, просил прогнать ее... Помню, как я побежал к тете Нине, взял у нее швабру, чтобы прогнать смерть. Стал махать ею над кроватью, вокруг, чтобы ударить наверняка. Думал, что так она уйдет и оставит моего брата в покое. Потом все же устал и сел на стул, стоявший рядом с кроватью Гриши, в изоляторе детдома. Я ненавижу себя за то, что я не продержался дольше. Я ненавижу себя за то, что устал тогда... Что уснул, и меня забрали... А потом сказали, что Гриша умер! Я никогда не прощу! Никогда! Не им, ни себе! Он умер из-за меня! Потому, что меня не было рядом! Он подумал, что я ушел от него! Что бросил!» - Волк смотрел в потолок, абсолютно не двигаясь. Лишь изредка начинал быстро моргать, потому что слезы доставляли немного неудобства. Горло начинало болеть, словно внутри застряло что-то большое и мешало нормально глотать. Однако лицо ничего не выражало. Это выглядело так, словно он от нечего делать решил заплакать. Проверить, а у него тоже есть слезы или он и этим отличается от людей? Видимо, нет, не отличается... Каждому бывает грустно. И больно оттого, что больше никогда не увидит знакомого человека. Никогда не заговорит с ним. Больше не сможет вспомнить о нем, как о живом... Многие теряют... Но что может быть хуже потерять всех еще в детстве? Это хуже всего. Тогда ребенок может решить, что можно забирать жизни безнаказанно. Ведь у его друзей и родных забрали, не спрашивая его мнения и желания. Так почему же он не может забирать жизни? Чем он хуже смерти? Но хорошо то, что не все так думают... По крайней мере, сначала.
«О чем может мечтать тот, у кого ничего не было? О богатой жизни? Нет. Ведь не в богатстве счастье. Разве счастливы те, у кого много денег? Нет. Они просто могут купить все, но только не счастье. Тогда о чем? О славе? Чтобы все любили, а когда слава пройдет, все отвернулись? Тоже нет... О большой любви? Зачем? Чтобы снова чувствовать боль, если девушка изменит? Любовь проходит слишком быстро. Остается лишь привычка быть вместе. Прощать то, что другим не можешь простить. Получается, что делаешь простое одолжение... Нет, это тоже не то. Этот человек мечтает обрести что-то вновь. Даже не то, что потерял, а что-то новое. Что-то, что позволит чувствовать себя счастливым лишь оттого, что это просто есть. Что у него есть кто-то или что-то. То, что он будет беречь. Но это не девушка, которая может бросить. Это верный друг, ради которого пойдешь на все. Потому что он единственное, что есть в жизни. Ради друзей можно пойти на все... даже на убийство человека. Почему бы и нет?» - Волк повернул голову в сторону соседей. - «Но только не таких друзей, которые будут издеваться над людьми, и унижать тех, кто не понравился. Нужен тот, кто понимает. У кого была такая же жизнь, полная лишений и непонимания. Разве можно найти такого же в таком большом мире, продолжая быть здесь?» - Волк улыбнулся. Единственный выход приобрести потерянное – убежать отсюда. Бежать в Москву, в центр города, куда угодно. Лишь бы не быть здесь, в этом проклятом детдоме. С мыслью, что скоро его здесь не будет, Волков заснул.