Вота ищеГлава 3
ЗОВЫВ ШРОНЕБ ЛОПЧНО
-С меня обед. Пошли куда-нибудь сходим! - сказал Матвей после тяжелейшей из тренировок, когда у Ирка на запястье поселилась мертвящая тяжесть. С правой руки ещё понятно, но зачем метать левой, когда пальцы сводит судорога?
-Не пойду, - проговорила Ирка. -Я хочу упасть и уснуть. Больше ничего.
-я знаю, что ты устала...но тело-тот ещё союзник. Оно мечтает только есть и спать, а попутно поскорее ослабеть, состариться и сдохнуть. Не думаю, что надо слишком уж спешить на встречу его желаниям, - безжалостно сказал Багров.
Ирка вздохнула. Она была вконец измотана.Измотана даже для того, чтобы выслушивать умные и правильные вещи.
Ну ладно ещё физические тренировки или десятикилометровый забег по пересеченной местности, когда выматываешься на столько, что сам не понимаешь, то ли ты бежишь навстречу деревьям, то ли они прыгают на тебя невесть откуда. Намного больше Ирка ненавидела то, что багров называл "душедробилкой".
Внешне это было просто. Багров, слегка уставший, вальяжный, сидел на бревне или стоял, привалившись спиной к дереву. Изредка большим и указательным пальцами он пощипывал себя за переносицу, близко ко лбу, как человек, у которого немного болит голова. Была у него такая привычка. Когда он поднимал руку, на запястье поблескивал браслет. Тот самый, что, делая его удачливым, раздвигал несчастья, повисавший на нем дамокловым мечом.
- Готова? - спрашивал он спокойно.
- Да, отвечала Ирка, стараясь, что бы в голосе прозвучала уверенность, которой не было в мыслях.
Багров, прекрасно ощущавший зазор между реальным и мнимым, улыбался краем рта и подавал знакю Ирка раз за разом начинала отрабатывать какое-либо движение. Ну, скажем, наносила копьем серию быстрых уколов, которую завершал решительным и мощным выпадом.
Матвей неотрывно смотрел на нее. Через какое-то время Ирка, спокойно наночившая уколы, начинала испытывать тревогу. То ей мерещилось, что за спиной кто-то стоит. Она резко оборачивалась, но зачерпывала взглядом лишь пустоту. То чудилось, что тело охвачено огнем, - лишь продолжая наносить копьем уколы, она убеждала себя, что это иллюзия. То охватывала уверенность, что Бабаня некогда поломала ей позвоночник специально, с дальновидной целью, и надо немедленно пойти и заколоть ее, и что тогда, возможно, родители оживут. Да-да, оживут, потому что они не умерли во-все, а превращены мерзкой ведьмой в цветок и фарфоровую фигурку собаки в спальне. Ирка, счастливая шизофриническим своим знанием, начинала уже идти в осененное надеждой никуда и останавливалась, лишь наткнувшись на насмешливый взгляд Багрова. Матвей успокаивал ее, приказывая взять себя в руки и.. принимался за пытку снова.
Иногда бывало хуже - переставало хватать воздуха. Она начинала задыхаться хотелось упасть на колени и умереть, тихо и безмолвно, а надо было раз за разом продолжать наносить эти проклятые уколы. Самое простое движение становилось бессмысленным, тяжелым и нелепым. и нередко бывало, что Ирка роняла копье и без сил сползала на землю. И вновь вставала, слыша смех Багрова.
- Ничего не поделаешь, валькирия! Возможно я жесток, но это излюбленный способ атаки темных магов и стражей. Если противник силен, они не нападают открыто и предпочитают измотать его. Истомить невыполнимыми желаниями, растревожить надеждами, разогреть искушениями до состояния расплавленного металла и затем резко бросить в холод отчаяния и депрессии. Поверь, самые стойкие души лопаются тогда как стекло.
- И что же делать? - спрашивала Ирка, ощущая полную бесперспективность борьбы с собой.
- А ничего! Просто закусить губу и идти вперед. Прошибать стены лбом, оторвать безысходности мягкие лапки и засунуть их в черное хавало отчаяния. Видеть цель и ничего, кроме цели, - отвечал Матвей.
Так было уже десять месяцев подряд, изо дня в день; непрерывные испытания духа и тела. Выходные отсутствовали. Багров вслед за своим учителем Мировудом любил повторять, что у сердца отпуска нет, а раз так, то надо брать с него пример.
Как бы там ни было, а тяжелые тренировки шли Ирке на пользу. Порой она с удовольствием ощущала, что многое уже получается и, пожалуй, тому, кто встретится с нею в бою, придется несладко.
- А с драконом я могла бы справиться? - спросила она однажды после особенно удачного броска, когда ей с завязанными глазами удалсь поразить копьем монету, которую Багров подбросил в небо в сотне метров от нее.
Багров оценивающе посмотрел на нее. Причем, как показалось Ирке, оценивал он не столько ее физическое состояние, сколько, не сошла ли она с ума. - Очень сомнительно - , сказал он.
- Даже если я стану хорошим воином?'
, В глазах у Багрова мелькнула озорная чертинка. - Драконы по определению питаются хорошими воинами. От плохих у них изжога.
- А есть у меня шанс когда-нибудь нарваться на дракона?
Матвей пожал плечами.
- Не исключено, хотя последнее время для боевых операций они редко используются. В лопоухидный же мир драконов давно не берут. Берегут хрупкую психику зверушек. Автобусы и всякая прочая механическая нежить плохо влияют на пищеварение…

А теперь за работу! Солнце еще высоко, до вампиров еще далеко.
Кроме «душедробилки», превращений и приевшегося метания копья существовали многочисленные упражнения ума вроде интуитивного разгадывания рун или перстневой магии. Порой Ирка зубрила и магические заклинания. Зачем - непонятно. Матвей утверждал; что у валькирии они не сработают, однако Ирка не могла остановиться. Как патологическая отличница, они пожирала знания в любых количествах и без хлеба. Бабаня, помнится, шутила, что окажись Ирка на необитаемом острове, из книг имея лишь телефонный справочник, она от нечего делать, принялась бы заучивать телефоны наизусть.
«Образование - это то, от чего всю жизнь уворачиваешься, но что в результате все равно налипает, - думала временами Ирка.
Но вернемся к текущей минуте. Хотя Ирке и не хотелось никуда идти, Багров настойчиво приглашал ее обедать.
_ Задобрить хочешь? - поинтересовалась Ирка.
_ Да нет. Просто накормить. И самому перекусить.
- А деньги у тебя есть?
Багров даже не попытался ради приличия сунуть руку в карман.
_ Деньги? Какой уважающий себя маг станет носить с собой деньги? Я же не светлый страж из Эдема, с детства контуженный хорошими манерами.
_ И как мы выкрутимся? Пойдем по следам Эссиорха? Будем выискивать неудачливые котлеты, которые уже свалились с вилки, но еще не долетели до пола, где их поджидают коварные микробусы? - спросила Ирка, знавшая об этом от самого хранителя.
- Неудачливые котлеты оставим Эссиорху. Я при думал кое-что получше! - сказал Матвей.
- Опять расплатишься заклинанием отвяум отменяум? Или заставишь официанта отсчитывать тебе сдачу с конфетного фантика? - поинтересовалась Ирка, вспоминая их последнее посещение общепита.
- Он сам нарвался. Никто не просил его интересоваться, где наша мамочка и кем мы друг другу приходимся. Я всего лишь поставил его на место,  сухо ответил Багров.
Лицо его стало холодным и неприятным, как в день, когда он едва не устроил несчастному официанту сердечный приступ и, с трудом остановленный Иркой, все же отыгрался в финале, заставив бегать по всему залу за сдачей с фантика.
Сегодня у Багрова явно был другой план. Он решительно вел Ирку по лабиринту переулков.
- Куда мы идем? - спросила Ирка:
- На северо-восток, - лаконично ответил Багров.
- Хм ... И долго еще?
- Двенадцать воплей светлого мага, который попал себе молотком по ногтю, - охотно пояснил Матвей.
Больше Ирка вопросов не задавала. Во всяком случае, до тех пор, пока минут пятнадцать спустя навстречу им не выскочил ресторан БАГРОФФ.
- Ты пришел сюда, потому что ты тоже Багров? - поинтересовалась Ирка.
- Именно. Если носишь родовую фамилию, ее НАДО оправдывать.
Багров толкнул дверь, строго посмотрел на гардеробщика - тире- швейцара - тире-охранника – тире еще – кого – то -там в одном лице, который хотел вякнуть что-то на тему скокалетанубрысьотсюданадосовестьзнать, но отчего-то передумал и торопливо отодвинулся в тень фальшивой пальмы, пытаясь спрятаться за ее волосатым стволом. Позже, особенно в дружеском кругу, ОСОБЕННО приняв на грудь белой прозрачной, он многократно задавался вопросом, что заставило его так поступить, но ответа не было, и лишь грустное мычание вырывалось тогда из широкой груди его.
Ирка и Матвей поднялись на второй этаж по винтовой лестнице, где официантка со скучающим лицом подала им меню. Матвей небрежно просмотрел дутые вычурными шрифтами страницы и заказал:
- Саворен с французскими фруктами.. Осетр а -ля Рус ... Девушке шофруа из перепелов со страсбургским паштетом ... будьте любезны.
Изумленная официантка хотела выронить карандаш, но вместо этого обозлилась и посоветовала: - Хочется посмеяться - своди девушку в цирк!
Пожав плечами с благородным негодованием, Матвей молча показал на длинную вывеску, утверждавшую: «У нас есть все! Найди в меню то, чего нет, - и получи бесплатный фирменный обед». Затем, так же молча, Багров вручил девушке меню. Среди скучных, заезженных строк, знакомых ей до чертиков и сообщавших о свинине по-немецки, И салате «Праздничный», выделялась страница, способная растревожить воображение самого бывалого гастронома:
1) ПИРОЖКИ:
Риссоли - шассер Тарталетки Монгеля Стружки перигор Валаваны финансьер
2) Шофруа из перепелов

со страсбургским паштетом Соус провансаль

3) Осетры а-ля Рус на Генсберне Соус Аспергез

4) Пунш мандариновый 5)Жаркое:

Фазаны китайские, Рябчики сибирские Куропатки красные Пулярды французские Цыплята
Салат ромен со свежими огурцами

6)Саворен с французскими фруктами 7)Mes amis
Конфекы

Заметив, что Ирка ничего не понимает, Матвей сунул ей другую кожаную папку и ногтем отчеркнул нужный текст.
Где ты его взял? - шепнула Ирка.
Это меню торжественного обеда, данного в «Славянском базаре» 5 ноября 1901 года, - так же ТИХО отвечал Багров.
- И куда катится человечество? От всего этого ВЕЛИКОЛЕПНОГО СТОЛЕТИЯ остался только соус провансаль. И тот сделался майонезом, - заметила Ирка.
Ознакомившись с этим изумительным меню, официантка вскинула недоверчивые глаза на Багрова.
В чем дело? - спросил он строго. - Ресторан для официанта, паровоз для машиниста?
Проснувшись, девушка схватила папку и унесла своё недовольство жизнью на кухню,
Когда очнетесь, два фирменных обеда, пожалуйста - напомнил ей вслед Матвей.
у дверей кухни обозначилась веселая суета -

МЕЛЬКНУЛ повар не в белом, а в синем каком-то колпаке и замахал руками. На его зов, дробно стуча серебряными копытцами, заспешили две официантки из верхнего и одна из нижнего зала. Суета переросла в мягкую панику, когда на столике у кухни выросла целая стопка меню со всего ресторана.

Расталкивая участливые головы официанток околпаченной макушкой, повар принялся недоверчиво сравнивать все меню одно за другим. Результат оставался для Ирки тайной до тех пор, пока повар не подпрыгнул и, сердито буркнув что-то, не скрылся на кухне. — Думает, что вклеили страницы... До чего же скучны и подозрительны люди! Пройди для них по воде, и они тотчас заявят, что под водой была песчаная мель, а то и скрытый деревянный настил на якорях, — заметил Багров.
Вспомнив, что обещанного три года ждут, а халявы — так и все четыре, Матвей стимулировал кухонный энтузиазм заклинанием. Это возымело эффект, и вскоре на столе возникло два долгожданных обеда. Повар и официантки, вытянув лапки, как те послушные еноты, которые сами себя освежевали, стояли и смотрели на них со слезливым умилением. Матвей произнес еще одно заклинание, и они в счастливой задумчивости разбрелись на все четыре стороны, не замечая дверей и лестниц.
— Слушай, — спросила Ирка, кромсая тупым ножом венскую колбаску, — а почему нельзя было Просто телепортировать два обеда в парк? Э?
Матвей свернул салфетку подзорной трубой и сквозь нее стал разглядывать Ирку.
— И это говорит мне валькирия! Кошмар! — сказал он, улыбаясь.
Улыбка у него была открытая и хорошая. Ирка ее любила. А вот ухмылку... ухмылку она совсем не любила. Да и усмешку, пожалуй, тоже. В ней было нечто снисходительно-высокомерное, о чем сам хозяин, должно быть, и не догадывался даже.
— Почему кошмар?
— Банальная телепортация обедов — это воровство. Воровать же против моих правил, — сказал Багров.
— А это не воровство? Явиться в ресторан и переделать все меню? Багров вздохнул.
— Так прорисовывается нечто хотя бы минимально величественное. Хотя бы мошенничество с театральным уклоном...
— А если магические продукты?
— Ну уж нет... Уволь! Магические продукты — это для мечтателей. Одна сплошная иллюзия.
— Я мечтательница, — сказала Ирка.
— Возможно. Но не твой желудок. Он-то практик, — пояснил Багров.
Ирка хотела заявить, что и желудок у нее такой же мечтатель, как и она сама, и вообще садовник с яблони далеко не падает, но случайно перевела взгляд чуть в сторону. Вилка ее звякнула о тарелку, так никогда и не пронзив маленький маринованный помидор. Почудилось ей, будто в стеклянной блестящей вазе, где одиноким холостяком обитал искусственный подсолнух, мелькнуло отвратительное, жуткое лицо с резкими чертами. Лицо страшное и асимметричное. Одна половина была раздута точно флюсом, другая же ссохлась, как у мумии. Сквозь прорвавшуюся ссохшуюся щеку желтели неровные зубы.
Ирка обернулась, смутно надеясь, что это обычная игра отражений и страшное лицо окажется на деле милой морденцией одного из кухонных обитателей. Но нет... За спиной у нее никто не стоял. Съежившееся лицо нехорошо ухмьльнулось, на мгновение высунуло из вазы палец, начертило что-то в возДухе и растаяло. Там же, где в рамках с морскими пейзажами бодро плескались корабли, теперь сияли золотистые буквы готических очертаний:
РОКОС.
Видя, как исказилось лицо Ирки, Багров повернулся, однако буквы уже растаяли, и коварная ваза выглядела заурядно, как математический гений на конкурсе строя и песни.
— Что там было? — спросил Багров.
Ирка повторила надпись на салфетке, стараясь воспроизвести не только само слово, но и его очертания.
— Рокос? — задумчиво повторил Матвей. — Рокос — слово ночного языка. Означает «скоро». Ночной язык любит изломанные слова.
— А кто говорит на ночном языке?
— Многие. Само по себе слово еще не указывает на кого-то конкретно, — осторожно отозвался Багров.
— А если это послание от других валькирий? — предположила Ирка.
— Исключено. Валькирии не пишут готикой. Этот шрифт не для созданий света, — уверенно сказал Багров.
— А ты можешь узнать, кто был там? В вазе?
— Не уверен, но попытаться можно. Дай-ка еще раз взглянуть!
Тщательно изучив буквы, Матвей небрежно бросил салфетку в пепельницу, прищурился, и салфетка рассыпалась холодным пеплом. Далее Багров повел себя еще загадочнее. Взял из тарелки куриную кость, дохнул на нее и положил на стол. Затем взял еще несколько костей и последовательно проделал с ними то же самое. Горка костей на накрахмаленной скатерти выглядела странно, однако Багрова это не смущало.
Махнув рукой, он экранировался от остального зала и начисто стер всю память о себе в сознании лопухоидов. Теперь для всех случайных зрителей их стол был пуст, однако официантке даже в голову не могло прийти посадить за него кого-то другого.
— Зачем ты набросал костей? — спросила Ирка.
— Не мешай! — сквозь зубы ответил Матвей.
Под его взглядом кости начали мелко подрагивать и рассыпались в костяной порошок. Коснувшись порошка перстнем, Багров пробурчал что-то себе под нос. Красная искра, скользнув по перстню, сделала сероватый порошок вязким. Смесь вспузырилась. На краях выступила мутная пена, похожая на мясную накипь.
Однако Багров остался недоволен. Ирка услышала, как он буркнул: «Мало влаги!» Брезгливо отодвинув локоть от расползавшейся пенной лужи, он взял стакан с минералкой и, высоко держа руку, уронил в порошок несколько капель воды.
Там, где вода попала в пену, что-то забурлило. Мутный и грязный фонтанчик брызнул в потолок. Опасаясь, что ее намочит, Ирка поспешно отодвинулась вместе со стулом. Костяной порошок кипел. Из центра лужи наверх тянулось нечто, покрытое липкой пеной.
Ирка с ужасом различила голову, ноги, руки. Фигура распрямлялась, росла, пока не стала наконец Размером с безымянный палец. Все было смазанным и клейким. Кое-как вылепленная голова не имела ни глаз, ни ушей. Но главное было очевидно: перед ними стояло нечто живое. Знаком потребовав у Ирки, чтобы она молчала, Багров обратился к существу:
— Костяной человек, ты слышишь меня? В слепой голове появилась короткая трещина, открывавшаяся и смыкавшаяся при каждом слове.
— Слышу! — сипло отозвалось существо.
— Кто я? — продолжал Багров.
— Ты мой повелитель. Я твой раб.
— Чего желаешь ты, раб?
Клейкий рот с усилием разомкнулся:
— Я хочу, чтобы ты позволил мне уйти. Я вновь хочу стать ничем.
— Почему? Что в этом хорошего? — забыв о предупреждении, спросила Ирка.
Багров предупреждающе толкнул её коленом, однако было поздно. Костяной человек повернулся на звук Иркиного голоса.
— Мне больно быть чем-то. Больно жить и думать. Позволь мне стать ничем, хозяйка?
— Разве цель в том, чтобы стать ничем? — не поверила Ирка.
— Счастье в отсутствии памяти. В полном исчезновении. Почему кричит младенец? Ему больно. Он не хотел приходить в этот мир. А я хочу из него уйти!
Гомункул поднял руку. Его высыхающие пальцы осыпались на стол костяным порошком.
— Они уже свободны, — чувствуя это, завистливо просипел костяной человек. — А теперь я хочу быть свободен весь. Кто ты, вопрошающая? Обладаешь ли ты властью отпустить меня?
Ирка растерялась, не зная, надо ли отвечать. Багров своеобразно пришел ей на помощь. Мгновенно свернув салфетку, он всунул ее Ирке в рот тугим шариком. Все произошло так быстро, что Ирка успела лишь негодующе замычать.
- Властью отпустить тебя обладаю лишь я. Ответь на единственный вопрос - и можешь вновь стать ничем, — сказал Багров.
- Да, повелитель. Пусть будет, как ты пожелаешь. Только поспеши. Мне больно жить, - смиренно отвечал костяной человек. Его рука осыпалась до локтя.
- На стене мы видели слово «рокос», что значит «скоро». Кто написал его и чего он хочет? - спросил Багров.
Гомункул усмехнулся. Во всяком случае, это можно было истолковать так, ибо трещина его рта пошла вниз.
- Ты солгал, повелитель, — сказал он.
- Солгал? — возвысил голос Багров.
- Ты сказал: мы видели буквы. Ты не видел их. Тот, кто писал их, писал их не для тебя. От тебя лично, юный волхв, он ничего не хочет, - отвечал костяной человек.
Он стал как будто меньше ростом. Ирка увидела, что колени его осыпаются, обращаясь в костяной прах. Время истекало. С разрешением или без него гомункул все же уходил в свое блаженное ничто. Существо чувствовало это и нарочно шевелилось, спеша рассыпаться быстрее.
- Кто он? Чего хочет? Торопись, или я вновь воссоздам тебя, не дав тебе уйти, - пригрозил Багров.
Ирке показалось, что гомункул испугался.
— Только не это! Я не хочу рождаться вновь... Это так больно и так бесполезно. «Рокос» писался для той, кто молчит и боится меня. Для глупой молодой валькирии, которая думает, что мне мало ее голоса, чтобы знать всё! — прошамкал костяной человек.
— Кто он, написавший «рокос»? Враг, друг?
— Враг.
— Чего он желает от валькирии?
— Ее смерти. Тому, кто написал «рокос», нужен архей валькирии.
— Арх... что? — изумилась Ирка, языком выталкивая салфетку.
Прежде она слышала лишь об эйдосе. На этот раз Багров даже минимально не стал церемониться и щелчком пальцев заморозил Ирке язык.
— Где искать врага, чтобы найти его первым? — быстро спросил он.
— Найти врага первым невозможно. Она сама найдет валькирию, когда... — прошуршало существо.
Фраза так никогда и не была закончена. Гомункул рассыпался. Лишь серая кучка праха лежала на скатерти. Багров поднял перстень, чтобы вновь оживить ее, но искры погасали, едва коснувшись пепла.
— Ну вот, не получается... Загробный мир считает, что дал нам все ответы... И зачем надо было дважды влезать в разговор? Еще немного — и он рассказал бы нам все! Ну зачем ты влезла, скажи, зачем? — хмурясь, сказал Багров.
Ирка умоляюще замычала.
— Что, звук не работает? А по мне так даже лучше. Женщины с отключаемой речью — венец генной инженерии, — сказал Багров, однако речь ей великодушно вернул. — Так и быть: можешь конвертировать золото молчания в серебро слов. Какой у нас нынче курс? Одно «м-му» на три вяка? — поинтересовался он.
Ирка бросила в него хлебом. Она была сердита как пчела, получившая в глаз от осы из-за всяких шмелиных дел. Хлеб отскочил и, упав в костяную муку, мгновенно покрылся могильной зеленью. Ирка вскрикнула. Услышав ее крик, прах превратился в змейку, которая быстро поползла по складкам скатерти к валькирии. Багров спокойно поймал змейку, встряхнул ее — и вот уже на столе ничего нет, кроме знакомых куриных костей.
— Мерзость какая! — с трудом выговорила Ирка.
— Ты испугалась. Простейшая реакция на страх, — пояснил Багров.
— Я не о змее. О вызове гомункула!
Матвей удивился.
— В самом деле? Рядовая некромагия. Отнюдь не самый страшный ее ритуал. Но все равно сожалею, что ты это видела. Если бы не ограничения, я сделал бы это без тебя.
— Какие ограничения?
— Мы должны были сотворить гомункула как можно скорее, пока твои впечатления еще свежи, возможности костяных людей не безграничны. Зато Теперь мы знаем, что у тебя есть враг. Он...
— Она... Это была она... В последней фразе гомонкул называл ее именно так... Багров не спорил.
— Возможно, и так, — сказал он.
— Что такое архей? — спросила Ирка.
— Слово со множеством значений. У масонов архей — нематериальное тело, которое мы создаем своими хорошими и не очень делами. Кроме того, еще есть архей — духи жизни. Есть архей — жизненная сила. Подозреваю, той, кто написала «рокос», архей нужен в этом последнем смысле.
— Зачем?
— Ты никогда не замечала, как стремительно перемещаются маленькие дети? С каким бесконечным транжирством они расходуют энергию? Глазами не уследишь. А вот дряхлый старик. Сидит на скамейке, греется на солнце, и жизнь в нем едва тлеет. И если посмотреть ему в глаза — там нет даже мысли. Одно спокойное ожидание, когда нужно будет собираться в дорогу, — заметил Багров.
Он просыпал на стол соль и задумчиво чертил по ней длинным ногтем мизинца какие-то знаки.
— Обычная история. Старость. Тело обветшало, — сказала Ирка.
— Понятно, что обветшало. Ни один хлам не служит вечно. Но тут другое. У упомянутого старика иссяк архей. Археи, духи жизни, что метались прежде в крови, горяча ее, больше не делают этого.
— Знаю. Эдя говорил как-то, что люди не умирают. В них просто садятся батарейки, — вспомнила Ирка.
Отчасти подражая Багрову, она тоже просыпала соль и стала водить по ней ногтем. Не то чтобы рисовала руны, а так, без особого смысла.
Матвей быстро вскинул голову.
— Что за Эдя? — спросил он с внезапным любопытством.
— Дядя Мефодия.
Багров вытянул губы трубочкой и недоверчиво присвистнул. Он умел это делать так, что даже и без всяких слов собеседник ощущал себя ниже любого фундамента.
— Это точно говорил Эдя? Не маг-фальсификатор Заратустра? — быстро уточнил он.
— Именно Эдя.
— Этот Эдя не дурак. Совсем не дурак. Не знай я, что он лопухоид, я заподозрил бы, что ему знакомы кое-какие откровения, — кивнул Багров.
Взгляд его скользнул по столу и внезапно остановился на том, что чертила на соли Ирка.
— Что ты делаешь? — спросил он резко.
— Я? Ничего. А что?
— Посмотри, что ты написала!
— Где? Я вообще ничего не писала!
— Да?! Это еще интереснее, потому что что-то определенно написано.
Ирка уставилась на соль и нервно отдернула мизинец,
—Гот мертис! — с удивлением прочитала она. — Ну и что? Это же просто буквы!
Матвей задумчиво постучал себя пальцами по худой ключице. Кость отозвалась глухим звуком.
— Буквы? Ну-ну! «ГоТ МеРтИс» — готовься к смерти. Ночной язык
Ирка пугливо подула на соль. Ведь это могло быть просто совпадение, не так ли?
— Я не знаю ночного языка! — сказала она.
- Разумеется, нет. Кто-то воспользовался тем что твои мысли были далеко. Ты не задумывалась' что делает твоя рука. Ну чертит по соли и чертит' Вот и результат.
- Она контролирует меня? Управляет моим телом? — спросила Ирка с ужасом. Багров покачал головой.
- Да нет же, говорю тебе. Дешевые фокусы когда мысль отвлекается, управлять рукой ничего не стоит. Кому-то очень хочется, чтобы ты утратила самообладание — всего-навсего.
Ирка встала, едва не уронив стул. Если цель действительно была такой, то ее врагу почти удалось ее достичь. У лестницы она нервно оглянулась на вазу И вновь ей показалось, что в мирном обиталище подсолнуха что-то мелькнуло. Лицо? Световой блик? Подсвеченный квадрат окна? Это было неуловимо Захотелось скорее вырваться наружу, на свежий воздух и увидеть небо. Небо всегда давало ей силы
Швейцаро-гардеробо-кто-то-там пасся внизу у пальмы и подобострастно помогал маленького роста дамочке надеть куртку из фальшивого леопарда заметив Багрова и Ирку, он озадаченно застыл и стал оттягивать от шеи воротник, ощутив тугую петлю беспокойства. Дамочка тем временем шарила сзади руками в надежде обрести рукава Один рукав она поймала-таки, а вот другой все ускользал Не замечая, гардеробщик все тянул куртку вверх, пока наконец птичий писк дамочки, чьи ноги были уже над полом, не вывел его из состояния задумчивости Ирка свободно вздохнула лишь на улице, Багров спокойно шел рядом. Он двигался упруго и бесшумно, как кот.
-Ну что? В «Приют валькирий»? — предложил он.
Там, в укрытом в ветвях вагончике, они и жили за исключением тех дней, когда Ирка навещала Бабаню. Устроились они хорошо. Снаружи похожий на нелепый скворечник для скворцов-акселератов, внутри вагончик был очень просторен.
Расширенный пятым измерением до размеров приличного дома, он состоял из общей гостиной, оружейной комнаты и двух спален. Ирка, всегда имевшая дизайнерскую жилку, с удовольствием экспериментировала с обстановкой, мебелью, цветом стен. Багров с мужской снисходительностью качался в гамаке, терпеливо снося все перестановки. Когда же Ирка просила его переставить мебель, он делал это щелчком пальцев. При этом не раз случалось, что тяжелые диваны взвивались в воздух слишком энергично, и Ирка возмущенно говорила: «А можно не психовать?»
Один Антигон, тяжелый на подъем и обладавший железобетонными привычками, был недоволен частой сменой интерьера.
— Кошмарный монстр не ожидал, что с ним поступят так по-свински благородно! — говорил он сердито.
Демонстративно упрямясь, он отказывался ставить на ночь булаву в оружейную комнату, бросал камни из пращи на меткость, используя в качестве мишеней фарфоровые фигурки; вытирал пальцы о скатерть и сморкался в тяжелые гардины. За все эти поступки он был нещадно трепан за уши и один раз цинично обозван «замечательным человеком», после чего ушел в сладкое омерзение, из которого торчали ослиные уши запоя. И вот уже три дня от Антигона не было известий. Ирка была уверена, что он сидит где-нибудь на застекленной лоджии, зачерпывает перепончатыми пальцами забродившее варенье и сотрясает многоквартирный дом потусторонними подвываниями.
Возвращаться в «Приют валькирий» сейчас Ирка отказалась. Внутреннее беспокойство не отпускало ее. То и дело она оглядывалась, косилась на прохожих, всматривалась в стены, готовая каждое мгновение извлечь из воздуха и метнуть сияющий дрот. «Туда... теперь туда...» — вел ее внутренний голос. И, оказалось, знал куда вел.
Уже в первой подворотне, куда она свернула, подчиняясь интуиции, на стене у самой земли она заметила накорябанную надпись: «ГоДеСня юЧоНь,
кИрИлаВа».
— Сегодня ночью, валькирия! — перевел Багров.
Надпись его явно заинтересовала. Бегло оглядев подворотню, он встал на колени и, предусмотрительно не касаясь букв, принялся разглядывать их.
— Тебе ничего не кажется странным? — обратился он к Ирке.
— Мне всё кажется странным, — нервно ответила она.
— Всё — это не величина. Когда магу или стражу кажется слишком много, ему не кажется ничего! — одернул ее Багров. — Ты заметила, как низко она расположена? Человек моего роста смог бы сделать такую надпись, только если бы лег на живот, что само по себе крайне неудобно. Даже ребенок написал бы ее вдвое выше.
— И кто это писал? Карлик? — спросила Ирка.
— Не обязательно. Но одно ясно: это писалось существом, которое появляется из-под земли.
Матвей встал и, отряхнув колени, еще раз оглядел арку. В глаза ему бросилась длинная трещина в асфальте, проходившая у стены дома.
— Вполне возможно, что писавший появился оттуда, — сказал он, кивая на трещину.
— Она же узкая, — сказала Ирка.
— Не такая уж узкая. Она такая, какая должна быть. И взгляни, как глубоко ушли буквы в стену! На «С» и на «Ч» кровь. Кто-то царапал стену рукой. Раздирал камень голыми пальцами. Не чувствуя боли. Понимаешь, о чем я?
Ирка покачала головой. Багров отколупнул от стены кусок штукатурки, повертел ее в пальцах и отбросил щелчком. Ирка ощутила, что он серьезно обеспокоен.
- Твой недруг мертвяк или оживленец. А если допустить, что это еще и «она», все встает на свои места. Тебя преследует полуночная ведьма.
Слово было произнесено. Ирка ощутила, как к ней тянутся мертвые скрюченные пальцы.
— Полуночная ведьма? Зачем я ей? — спросила она.
Багров недоверчиво улыбнулся. — Неужели ты не знаешь, что связывает валькирий и полуночных ведьм?
—Нет.
— Точно не знаешь? Никогда не поверю. Ты разыгрываешь!
— Да не шучу я!
— Ну хорошо! Это твоя ведьма, вышедшая на твой след. И самое досадное, что как бы мне ни хотелось вмешаться, я не смогу. Созданиям мрака не страшна некромагия, — сказал Багров.
— Ты назвал ее моей ведьмой? Зачем я ей? .— спросила Ирка с суеверным ужасом. Матвей перестал улыбаться.
— Всякая сущность имеет свою тень... Но начать лучше издали. Свет и мрак всегда стремились к балансу сил. В результате, после множества стычек и кровопролитных магических войн, установилось идеальное равенство. Разумеется, какие-то колебания могли быть, но самые незначительные. Например, у света больше воздушной рати, а у мрака больше хмырей, циклопов-берсерков или комиссионеров. И вот, когда на сторону света перешли валькирии и своими внезапными огненными рейдами нанесли мраку несколько серьезных поражений, Тартар сильно задумался. Надо было чем-то ответить, но чем, как? Что противопоставить валькириям? Тогда-то и появились полуночные ведьмы, антиподы валькирий.
— Появились? А до этого что, они соблюдали нейтралитет? — недоверчиво спросила Ирка, вспоминая раздвоенное лицо с порванной щекой и горящими глазами.
— До этого полуночных ведьм вообще не существовало. Их сотворили стражи мрака. Отыскали среди множества томящихся в Тартаре ведьм тринадцать самых опасных и оживили их, собрав из частей мертвых тел. Всех полуночных ведьм тринадцать. Столько же, сколько и валькирий. Полуночные ведьмы ищут валькирий и, обнаружив, сражаются с ними. Другого способа получить архей и, следовательно, жизнь у них нет, — заметил Багров, носком ботинка сбивая со стены надпись.
— Весело, — сказала Ирка хрипло.
— Куда уж веселее! Мировуд рассказывал: если полуночная ведьма одерживает верх, она выпивает побежденного до капли. Его тело выглядит потом как шкурка от маринованного помидора, который опустошили через прокушенную в боку дыру. Любишь помидорчики?
— С этой минуты терпеть не могу, — серьезно сказала Ирка.
— Тебе повезло, что ведьма выследила тебя только сейчас. В день, когда мы с тобой впервые встретились, у тебя вообще не было бы ни единого шанса.
— А сейчас шанс есть? — с надеждой спросила Ирка.
— Я не гадалка, — уклончиво ответил Багров, и, взглянув на его лицо, Ирка поняла, насколько все серьезно.
Матвей лег на живот и вновь заинтересовался
Щелью в земле. Из глубины поднимался едва заметный, прозрачный пар с трудноопределимым запахом. Ирка ощутила, как ее обдало чем-то холодным, подземным. Вначале пар вытекал медленно, неохотно но вдруг УПЛОТНИЛСЯ и теперь вырывался толчками как завороженная глядела на него. - Пошли отсюда, скорее! - негромко приказал Багров.
Он вскочил, взял Ирку под локоть и быстро повел ее, почти побежал, то и дело с беспокойством оглядываясь. Молодая валькирия тоже оглядывалась, хотя и не видела ничего опасного. За ними никто не бежал. Даже прохожие, и те куда-то исчезли. Лишь бело-желтый туман, густея, скользил вдоль земли, перекатывался мутными шарами, похожими на клочья ваты.

- Не останавливайся! И никакой магии, никаких дротов, никаких превращений пока я не
скажу! Нетерпеливо приказал Багров.
-Почему?
- Разве ты не видишь, ЧТО ползет за нами?
спросил Матвей с раздражением.
Тут только Ирка сообразила, что было в тумане настораживающего. Он существовал на очень ограниченной площади. Узкий и длинный, он скользил за ними лишенным формы змеем, отставая шагов на тридцать. Пока что разрыв только увеличивался, однако ясно было, что они не могут идти бесконечно. Сейчас или позже - он настигнет их. День клонился к вечеру, а там и ночь не за горами.
Багров определенно что-то искал. Взгляд его быстро скользил по стенам домов и Крышам.
- С последней надписью все ясно. Ей нужно было задержать нас у щели, и она это сделала ... Выпустила туман! - проговорил он с досадой.
- Но зачем? Он усыпляющий? Ядовитый?
- Нет. Но он способен отнять у нас магию. Выпить ее, вобрать ... Любая магия, которую мы сейчас применим, будет впитана туманом до капли ... Мало тумана не опасно. Однако если мы окажемся в центре облака, нам конец.
А если кинуть в туман копьем? - предложила Ирка.
Ну... если оно у тебя лишнее - тогда конечно. Почему нет? - сказал Багров, продолжая деловито
Оглядывать дома.
Совсем близко Ирке почудился скрипучий смешок.

А где сейчас сама ведьма? - нервно спросила она.
Багров пожал мечами.
_ Не знаю. Где-то там, - сказал он, кивая на асфальт
- Пробирается по ходам нежити так же быстро, как мы идем по поверхности. Земля, и особенно Верхнее Подземье - ее территория. Твоя стихия - небо. Чем выше - тем ты сильнее.
Оценив расстояние до тумана, Багров шагнул к подъезду высотного дома и дёрнул дверь. По закону вездесущей подлости она была, естественно, заперта. По укоренившейся магической привычке Матвей поднял было перстень, но, спохватившись, опустил его, Мутные шары тумана, уже грязно-желтые, подкатывались всё ближе.
Чего мы ждем? Может, пойдем дальше? - Спросила Ирка.
Дальше тупик. И потом, этот дом - единственно Подходящий из тех, что рядом, - процедил Багров.
Шары были уже совсем близко, когда к подъезду подошла средних лет дама и, недоверчиво покосившись на них, открыла подъездную дверь магнитным ключом. Ирка и Багров, нервно озираясь, заскочили в подъезд следом за ней. Их поведение показалось даме подозрительным. Она то и дело оглядывалась и шевелила губами, на которых зрели, но никак не вызревали
какие-то негодующие слова.
У лифта все трое остановились, и Матвей, косясь на входную дверь, в широкую щель под которой вот-вот мог просочиться туман, нажал кнопку Вызова. Женщина, Поджав, губы, смотрела в сторону и двумя руками прижимала к себе сумочку. Лицо у неё было таким решительным, что чувствовалось, что каждую секунду она готова взвизгнуть «Убивают! – и броситься барабанить в первую же дверь.
Багров не выдержал и вспылил.
- Послушайте! Если вы думаете, что нам нужна ваша сумка ... - начал он.
- Ничего я не думаю. Отстаньте от меня! – нервно отвечала дама.
- Нет, вы так думаете - продолжал Матвей Настойчиво. - Вы думаете, что мы могли следить за вами от банкомата и нам нужны те деньги, которые вы только что сняли с карточки? Код карточки, к слову сказать, 1214. Не правда ли, Аделаида Михайловна?
Женщина пискнула и, попятившись, уткнулась спиной в стену.
- Так вот, Аделаида Михайловна: ваши 8 тысяч рублей, которые банкомат выдал вам купюрами по пятьсот рублей, нам не нужны! Кроме того. Мы никому не скажем, что вы живете в квартире номер50. Дверь открывается, четырьмя поворотами жёлтого большого ключа направо. Кроме того, есть ещё итальянский замок внизу. Его вы поставили после развода, чтобы муж не мог вывезти свои же собственные вещи! - безжалостно продолжал Багров.
Женщина пугливо хрипела, вжимаясь в стену. Во взгляде её был ужас. Внизу, у почтовых ящиков, уже повисла желтоватая непрозрачная муть. Страшно было представить, что произойдет, если кто-то откроет сейчас дверь и впустит весь магический туман.
-Оставь, не трогай её!- произнесла Ирка.
Багров равнодушно пожал плечами и прижался ухом к створкам шахты, проверяя, далеко ли лифт. Видя, что на неё никто не нападает, дама разъярилась и атаковала сама. Она относилась, видно к тому числу людей, мгновенно налегающих, едва противник дал слабину.
- Еще бы он меня трогал, уголовник малолетний! Да я сама его самого трону! Выследил, да? А ну, пойдем со мной в милицию! Сейчас ты у меня узнаешь, как к людям приставать - взвизгнула она, торопливо. Роясь в сумочке.
- Перцовый газовый баллончик просрочен. И потом, вы же сами отдали его вчера вашей дочери Анечке, прежде чем отпустить её на первое свидание с одноклассником! Кстати, свой, баллончик она сразу же отдала ему, и они пытались пшикать из него на ворону! - лениво подсказал Багров.
- Надеюсь, этот одноклассник был не ты? – заикаясь от желания выпалить все и сразу, произнесла дама.
— Не я, — успокоил ее Багров.
Туман у почтовых ящиков стремительно густел. К счастью, подошедший лифт гостеприимно распахнул свой львиный зев. Пропустив вперед Ирку, Багров шагнул следом и нажал кнопку верхнего этажа. Дама с ними, разумеется, не поехала. Она меланхолично готовилась обрушиться в обморок.
— Что ты на нее набросился? Ну женщина и женщина! Пусть бы себе косилась! — спросила Ирка у Матвея, ощущая под ногами обнадеживающее дрожание лифтового пола.
— Нет, я так не могу. Если б ты знала, какие она мерзости о нас думала! И наркоманы мы, и жулье, и в лифте будем гадить, и родители у нас бомжи. Ужасная помойка в голове у этих приличных с виду дамочек! Ну кто ей, скажи, мешал подумать о нас, что-то хорошее? «Ну ребята... Ну спешат куда-то... И я когда-то была молодая... Наверное даже, эта девушка ему нравится...» Хотя бы так, — сказал Багров.
— «Наверное даже, эта девушка ему нравится»? Это ты о чем? — удивленно повторила Ирка.
Матвей не ответил и дважды сердито ткнул пальцем в уже нажатую кнопку.
— Ни о чем. Я же говорю — помойка у нее в голове... По-мой-ка! — торопливо проворчал он. — О, приехали! Выходи! Мы идем на крышу!
Ирка неохотно отвлеклась от интересной темы.
— А если туман просочится в шахту и тоже окажется на крыше?
— Исключено. Туман останется внизу. Чем выше, тем сильнее стихия воздуха и слабее стихия земля. В воздухе царствуешь ты, а на земле — полуночная ведьма. Именно поэтому я и выбирал дом повыше. Обычная девятиэтажка сравняла бы ваши шансы — не более, — заметил Багров.
Он вновь был в своей тарелке. Излучал самоуверенность. Едва двери лифта открылись, Багров проследовал на лестницу и оттуда — на крышу. Он не оборачивался. То, что Ирка тащится следом, — подразумевалось само собой. Молодую валькирию это ужасно раздражало, и она мысленно назвала Матвея «надутым осляндием».
Едва она это сделала, как «надутый осляндий» замер. Спина его окаменела.
«А ты не подзеркаливай!» — капризно подумала Ирка.
Дверь крыши была заперта на висячий замок, настроенный по всем признакам «не пропущать». Туман остался внизу. Угроза, что он втянет магию, исчезла. Зная это, Багров поднял перстень, собираясь внушить замку его глубокую неправоту, но в последний момент решил дать шанс Ирке.
— Вызови дрот... Так... Вставь его наконечник в замок... Поверни!
Ирка последовала его совету. К ее удивлению, широкое лезвие копья сузилось и вошло в узкую скважину без всяких препятствий. Легкий поворот, и замок печально закачался, повиснув на дужке. Они вышли на крышу. Под ними был город, полный сиюминутных желаний и суетливых радостей. Куда-то, блестя плоскими жучьими спинами, пробегали автомобильчики. По тротуарам рассыпались мелкие, как крошки, пешеходы. Кое-где мелькали пестрые точки зонтиков. Ирка подняла голову, и по легкой, капельной, совсем невесомой измороси, которая тотчас покрыла ее лицо, вспомнила старую добрую истину Винни-ибн-Пуха и Пята-бель-Чка, что «кажется, дождь начинается».
Багров, настороженный и недоверчивый, подошел к краю крыши и всмотрелся вниз. Ирка последовала его примеру, однако не увидела ничего примечательного. Оттуда, где они стояли, видна была лишь плоская, уходящая вниз перспектива дома.
— Отлично... просто отлично... — сказал Багров себе под нос.
— Что ты там высматриваешь? Там же ничего нет, — удивилась Ирка.
Матвей молча повернулся к ней. В руках у него возник голубь, белый до ослепительности. Маленькая голова, изгиб шеи и тугая грудь говорили о породе. Птица косилась на Багрова тревожно-ошалелым взглядом. Должно быть, еще секунду назад она спокойно сидела в элитной голубятне.
Деловито осмотрев птицу, Матвей передал ее Ирке.
— Дохни на голубя, валькирия! Отдай ему частицу себя! — приказал он.
— Зачем?
— Потом поймешь. Сделай то, что я сказал... Так нужно!
Ирка послушно взяла птицу. Голубь был упругим, теплым, вполне материальным. Бьющийся комок жизни с торопящимся сердцем. Нахохлившись, голубь недовольно шевелился в руках у Ирки, пытаясь высвободить крылья, и скашивал на нее глаза. Ирка подула ему на голову, и тот сразу притих, ловя клювом теплый воздух.
— Готово? — нетерпеливо спросил Багров, внимательно глядя на голубя. — Умница, то что надо!.. А теперь подойди к краю крыши, вот сюда... Подошла? Бросай его!
— Что, прямо вниз? — нерешительно спросила Ирка, которой даже смотреть тревожно было с такой высоты.
— Смелее бросай! Не разобьется! Это же птица! — приказал Багров.
Ирка нерешительно подбросила голубя. Тот сразу раскинул крылья и, подхваченный упругим ветром, стал кругами снижаться. Ирке он напоминал газету, сорванную ветром с балкона. Такой же порывистый, полный непредсказуемого изящества полет и то же мгновенное замирание с распластанными крыльями.
Напружинившись, точно охотящийся кот, Багров следил за птицей. Его голова нависала над пустотой.
— Приготовь дрот! Скорее! Когда что-то почувствуешь — бросай!.. — приказал он.
— Бросай?! В кого?
Багров сердито взглянул на Ирку и сразу же снова на голубя. В его взгляде читалось, что если что-то надо объяснять, то объяснять не надо.
— В меня! — сердито передразнил он, — Разве не понятно? Где копье?
Вскоре голубь стал не крупнее белой точки. Несколько раз точка исчезала, но потом появлялась вновь. Далекое детское воспоминание проснулось в памяти Ирки.
Вот она стоит на берегу пруда и смотрит, как отец ловит рыбу. Сильный ветер с берега лохматит рядом стоящие ивы и надувает ей, Ирке, платье. У нее мерзнут ноги, но ей все равно почему-то весело. Поплавок — юркий упитанный призрак с красной верхушкой — мелькает в сильной ряби, изредка показывая пенопластовое брюхо, такое же мимолетно и остро-белое.
Голубь почти достиг земли, когда что-то быстрое и темное отделилось от стены дома. Белую точку закрыла темная тень. Ирка удивленно заморгала, не понимая, что происходит.
— Бросай! Ну-у! — страшно крикнул Багров.
Дрот сам собой хищно рванулся из Иркиной руки, но она, жалея птицу, сжала пальцы и не пустила его. Темная тень исчезла. Ирка опустила руку.
— Почему ты не бросила? — тяжело дыша от гнева, спросил Матвей.
— Там же птица! Я бы попала в нее!
— Правильно. Именно в птицу и надо было кидать!
— Ка-ак?
— Дрот бы поразил ее вместе с тенью! Для этого я и выбрал белого голубя! Нужна была хорошо заметная мишень! — пояснил Багров.
— Мишень? Но он же живой! Ты что, не понимаешь: голубь — живой! — вознегодовала Ирка.
— Был живой. Есть такой хороший земной глагол: был, — спокойно перебил ее Матвей.
— То есть как?
Глянув с крыши вниз, Багров сжал и сразу же разжал ладонь. Ирка увидела невесть как оказавшееся в ней окровавленное перо.
— Полуночные ведьмы ненавидят птиц. Патологически. Я знал, что она не удержится... У тебя был хороший шанс прикончить ведьму. Ты им не воспользовалась, — устало сказал Матвей.
Ирка не поверила своим ушам.
— Значит, выпуская птицу, ты заранее знал, что она обречена? — спросила она, мучительно вглядываясь ему в глаза в поисках ответа и боясь, очень боясь получить этот ответ.
Багров пожал плечами.
— Что из того, если знал? Когда ты ловишь рыбу на червя, тебя очень смущает судьба червя?
— Ты знал, — убито сказала Ирка. В ее сердце обвалился карточный дом.
— Нельзя, в конце концов, быть такой сентиментальной! Ты не слезливая художница, которая ловит на кухне мотыльков в коробок, чтобы отпустить их в лесу! Ты — гвардия света! — воскликнул он.
Ирка грустно смотрела на него. Простить ему птицу — такую живую, — на которую она только что дышала, она не могла.
— Это нечестно! Я думала, что... И потом, ведьма была совсем не готова! — негодуя, начала она.
— Не надо думать! Это война! — рассердился Багров. — Знаешь, сколько народу в Тартаре могут сказать: «Он поступил нечестно! У нас же было перемирие!»
— Но мы не в Тартаре! Светлые не должны так нападать! — отрезала Ирка.
Багров согласился с ней, вскользь заметив, что именно по этой причине темные живут в среднем гораздо дольше.
— Они не тонут в сентиментальных соплях, когда доходит до дела, — заметил он.
Ирка не слушала его. Тоска, что кто-то, казавшийся близким, оказался чужим и жестоким, — навалилась на нее дряблым брюхом. Памятью ладоней она ощущала еще теплые тугие бока птицы, от которой осталось одно окровавленное перо. В данную секунду Багров казался ей хуже, чем полуночная ведьма. В ведьме, во всяком случае, она никогда не разочаровывалась.
Повернувшись (Матвей продолжал говорить что-то, но она не слышала голоса, хотя рот его и открывался, как у марионетки), она бросилась бежать. Не думая куда, не думая зачем. Просто чтобы не видеть его. За вентиляционной трубой, откуда явственно доносился запах пригоревшего молока, она поспешно сдернула куртку и стала превращаться в лебедя. К тому времени, как Матвей нашел ее, трансформация почти завершилась.
За трубой Багров увидел деву-лебедь, руки которой стали крыльями. Черты лица неуловимо менялись. И вот уже у Ирки появился крепкий желто-коричневый клюв.
— Снизишься, и ведьма прикончит тебя! Я же говорил: она ненавидит птиц! — холодно сказал Багров.
— Тогда прикончи меня сам! Тебе же это ничего не стоит!.. Ну!
Последние слова ее были неразборчивы и напоминали лебединый крик.
Багров сделал шаг ей навстречу. Лицо у него было красным, оскорбленным. Не дожидаясь, пока он схватит ее, Ирка бросилась к краю крыши, оттолкнулась и начала падать. Мир завертелся. Зеленым квадратом заметался скверик внизу, играя в бешеную чехарду с томящими своим однообразием балконами. Ирка смутно надеялась увидеть смазанную фигуру Багрова, который — она знала это — стоит на краю крыши, но крыша срезалась в пустоту и исчезла. И вот наконец ветер упруго толкнул ее в раскинутые крылья. Превращение завершилось. Озорная, бесстрашная душа лебедя заполнила Иркино сознание. Круг за кругом Ирка снижалась, зная, что где-то близко, там, где уравниваются стихии земли и воздуха, притаилась полуночная ведьма. Испытывала ли Ирка страх? Да нет, пожалуй. Скорее она теперь испытывала азарт... азарт молодого и сильного лебедя. Ирка увлеклась борьбой с ветром и едва не просмотрела ведьму. К счастью, чуткий птичий взгляд зацепил странное пятно на одноцветной стене дома — пятно, похожее на шлепок серой глины, которой спешно залепили щель. Ирка пригляделась, и ужас перемешался с омерзением. Серая, плоская, к дому прижалась ведьма и, вцепившись в стену синими ногтями, карабкалась вверх. К ее жуткому лицу — Распухшему, с порванной щекой — прилипло несколько белых перьев. Глаза смотрели колючками.
И если бы взглядом можно было убить — Ирка была бы уже мертва, столько молчаливой, сосредоточенной ненависти полыхало в глазах ведьмы. Валькирия ясно ощутила, что ведьма хочет прыгнуть, но она так и не прыгнула, поскольку лебедь был слишком далеко. Вместо этого ведьма вытянула палец — страшный сизый палец, на котором дрожало похожее на каплю ртути кольцо. Не дожидаясь, пока от кольца оторвется искра, Ирка сложила крылья и нырнула вниз.
Посланная вслед искра скользнула по перьям и опалила шею холодным огнем. Боль прокатилась по телу тремя ледяными волнами, заставив лебедя гневно протрубить. Ирка расправила крылья и, поймав тугой дружественный ветер, стала набирать высоту, ощущая с каждым новым взмахом крыльев, как ослабевает гипнотическая власть взгляда ведьмы.
Сосредоточенный гнев, который безуспешно пытался вызвать у нее Матвей, вспыхнул теперь сам. Перелетев на балкон стоявшего напротив дома (блочная девятиэтажкка с рыжими подтеками на стенах), лебедь забился между детских санок и выставленных на медленное умирание связок «умных» журналов, дебелые телеса которых перепоясывал шпагат.
Ослабляя боль, которая до сих пор жила в ней, Ирка вернула себе человеческий облик и распрямилась с сияющим дротом в руке. Теперь копье полетело бы без колебаний. Однако ведьма уже исчезла. Там, где недавно на стене распласталось серое пятно, чернела крупная надпись:
зОвЫв шРоНеБ лОпЧнО
И, хотя рядом с ней не было Багрова, Ирка странным образом поняла все сама:
«Вызов брошен. Полночь».

У мня скачано с Гроттерского на компГлава 4
УЛИЦА ЛЕВОНА ТОЛСТОГО
Экзюпери заблуждается. Мы ответственны за тех, кого приручили, но не обязаны церемониться с теми, кто притворился прирученным, чтобы приручить нас.
Йозеф Эметс, вeнгepcкuй философ
В тот вечер в сумрачной резиденции мрака, в комнате, которую освещала единственная черная свеча, произошло чудо. Уже собираясь ложиться, Мефодий внезапно ощутил приятное размягчение души, точно ангел, пролетая, коснулся его своим крылом.
Он свесил ноги с кровати и задумался, испытывая редко посещавшее его желание осмыслить свою жизнь. Нельзя сказать, чтобы Меф жил совсем уж в потоке, позволяя реке дней нести себя. С другой стороны, за сотнями важных, а чаще неважных и мелких дел, за их мельтешением, похожим на пляску бумажек в струе вентилятора, он нередко забывал о главном, о том, что жизнь его годна на нечто большее, чем сиюминутная служба мраку. Служба, к которой относятся так, как взрослые нередко…относятся к работе, - как к неизбежному злу, от которого никуда не деться и которое следует переносить по возможности с юмором. Вот только беда, что юмор часто перерастал в веселую обреченность. Не с ней ли Меф бил комиссионеров по лбу печатью
мрака? Бил, но все же поневоле ставил оттиски в их пакостные пергаменты, позволявшие им, избегать Тартара - и приносить мраку жатву в виде единственного, но ценного и неучтожимо вечного в этом мире эйдосов.
Взгляд Мефа рассеянно обшарил тёмные углы комнаты и, вернувшись к свече, скользнул по лежащей с ней рядом тетради с пружинным переплетом, на обложке которой значилось «Общая Teтpaдь».
- Общая, да не очень! - сказал Меф, открывая ее, чтобы пролистать.
И он знал, о чем говорил.
Дорогой читатель, я рискую твоей жизнью и твоим душевным здоровьем, давая тебе возможность взглянуть на дневник Мефа Буслаева. Нет, не тот дневник, с которым он некогда ходил в школу. Тот дневник видели многие, и удивить он мог лишь скверным почерком и небрежностью, с которой вёлся. Было ли это демонстративным взрывом классной руководительнице или следствием роковой невнимательности - никто из тех, кто помнил Мефа по школе, не рискнул бы определить. Так, например. в последнем его школьном ноябре, по мнению Мефа. было сорок семь дней, ибо после 30-го шло ,31-e, затем тридцать второе и далее вплоть до 47-го. Ноябрь так разросся, что, в декабре у Мефа получилось только 13 дней, что он упорно и отражал во всех
тетрадях, отставая от исчисления всего класса и доводя учителей до состояния боевого бешенства. Однако мы попытаемся заглянуть совсем другой дневник. В тот дневник, что совершенно открыто лежит на тумбочке на втором этаже резиденции. С виду это обычная тетрадь с заурядной гоночной машиной на обложке, тетрадь родных сестёр которой легко найти в любом магазине канцелярских товаров. Но лишь с виду… Любой опытный маг или страж, взглянув на тетрадь истинным зрением, сразу сообразил бы, что случится с тем, кто попытается сунуть сюда свой нос без спросу ...
Как-то отсутствие Мефа Тухломон решил для общего образования пролистать его дневничок. Вооружившись пикой с бронзовым наконечником, которая по его представлению, нейтрализовала любую защитную магию, комиссионер рискнул приблизиться и попытался столкнуть тетрадь с тумбочки. Что-то полыхнуло с яркостью, испугавшей даже много повидавшего на своем веку Тухломона. Пика вспыхнула и перестала существовать, у самого же комиссионера рука расплавилась почти до локтя, и ему, ойкая, срочно пришлось бежать за добавочным пластилином.
Тетрадь же как ни в чем не бывало, продолжала лежать тумбочке.
Бронзовый наконечник! И это только по слову, без защитных рун! Мама, что будет с ним через три года?! - повторял Тухломон, в ужасе обращаясь к своей несуществующей маме.
Мефодий рассеяно переворачивал страницы. Тетрадь была начата да года назад, когда он не служил еще мраку, и велась нерегулярно, от случая к случаю. Первые станицы Меф с чистой совестью пропустил. Они были, на его сегодняшний взгляд, туповаты и касались в основном подробных описаний, что он делал днем, кто и когда его достал и какой из этого следует вывод. Вывод следовал в основном один и тот же, и перечитывать его сейчас у Мефа не было никакого желания.
Затем был провал в несколько месяцев - в эти месяцы он только попал к Арею и учился в гимназии Глумовича. Все это время дневник преспокойно валялся в одном из ящиков стола в квартире Зозо. Потом, сначала осени, уже после Лысой горы, вновь следовал большой блок. Записи качались в основном его чувств к Даф, с которым он тогда боролся и в котором упорно не собирался себе признаваться.

1 се. С этим надо что-то делать. мне надоело, что она все время разная. То ласковая, то три дня ни разу в мою сторону не посмотрит, словно я вещь какая-то. Мне все эти фокусы надоели. С завтрашнего дня прекращаю разговаривать с Даф.
3 се. Я не разговариваю с Даф. я не хочу никого любить. МНЕ НИКТО НЕ НУЖЕН! Хотя... Нет, все-таки никто!
5 се. Случайно сказал Даф "привет". Грызу себя за безхарактерность.
6 сент. Она надо мной смеется. так дольше продолжатся не может.
7с. Оказывается может.
8 се. Мы оба, и я в особенности, ведем себя глупо. Жизнь дана людям не для того, что бы портить ее друг другу. если только для этого, то она изначально лишена смысла. Хотя можно ли нас с Даф назвать людьми? Она светлый страж, я наследник мрака. Разве можно себе представить пару нелепее?
9 се. вылазка светлых стражей под Мурманском. Им удалось отбить у нас партию эйдос, которую перевозили в Тартар. все три сопровождавших груз темных стражей погибли. Кроме того, утратило сущность около десятка комиссионеров. Арей в бешенстве. Нападение по всей видимости, осуществлялось валькириями. Арей утверждает, что у златокрылых совсем другой подчерк.
10 се. сегодня около трех часов рубились с Ареем на бамбуковых мечах. За это время Арей "убил" меня около восьмидесяти раз. Мне же всего однажды удалось "подрубить" ему ноги и трижды почти поразить его в корпус. "Почти", потому что в реальном бою моя голова укатилось юы. Но и это неплохой результат. Во всяком случае, я не задыхался, как раньше после получасовой рубки. Арей великодушно говорит, что руки у меня толковые, но для хорошего удара им не помешало бы добавить силы.
Даф спокойно наблюдала, как мы тренируемся, что-то беззвучно наигрывала на флейте. тому, что я с ней не разговариваю, она относится как-то несерьезно. Пару раз я замечал, что она улыбается.
11 се. ДАФ! Хочешь ты этого или нет - все равно я тебя завоюю. Хотя бы из упрямства, но завоюю. имей это ввиду. И это все. что мне хочется сегодня написать.
12 се В пику Даф начинает приручать Депресняка. Он вроде неплохо относится ко мне, но как-то временами. Я никогда не знаю, когда к нему можно прикоснутся, а когда нельзя. Зато еду, которую я приношу, лопает с удовольствием. Правда, мне надоело покупать и разбивать градусники, чтобы добыть для него ртути. От молока его, как оказалось, тошнит.
15 се. Ага! Вот она, ахиллесовая пята Даф! ей не нравится, что я вожусь с ее котом. Несколько раз она подхватывала его под живот и утаскивала у меня из-под носа. на меня она смотрит с досадой. От ненависти до любви - один шаг. А от досады, интересно, сколько?
17 се. Погладил котика, что называется!!! Три шрама на руке обеспечены. но я не отступлю. Как только Улита заговорит рану, попробую снова.
22 се. Еще один шрам, уже на другой руке, но прогресс есть. Депресняк позволил мне коснутся его носа и подержать так около трех секунд. Потом Чимоданов увидел как я трогаю кота, испугался и завопил. Я не успел отдернуть руку. Даф кинулась заговаривать мне царапину, действительно глубокую. Руки у нее немного дрожали, хотя крови она не боится. Странные существа девушки! Чем меньше ты о них думаешь - тем больше они думают о тебе.
27 се. Приручение Депресняка идет полным ходом. Он с большим интересом обнюхивал бинты на моей руке. Вид у него при этом озадаченный, точно он недоумевает, откуда это могло взяться. даф первой нарушила молчание. заявив, чтобы я не трогал больше кота. И как раз в этот момент Депресняк потерся о мою ногу! Немая сцена! Улита, которая была тут же, увидела лицо Даф и так хохотала, что под ней сломался стул.
11 о. С Даф у нас все хорошо. Странное дело, почему-то, когда все хорошо, в дневнике ничего не записываешь. Не тянет как-то его вести. спи и дальше так пойдет, то дневник получится однобоким. Человек со стороны, заглянув в эту тетрадь, решит, что у меня в жизни все было плохо. если выживет, конечно. Ну все, надоело!

"Глупый я был! одно слово: инфантил!" - с досадой подумал Меф и торопливо перевернул сразу несколько страниц спеша поскорее выплыть на чистое пространство.
Обнаружив, где заканчивается последняя запись. он попытался вспомнить, какое сегодня число, но, так и не вспомнив, быстро начал писать:

"Примерно конец апреля"

1. Я давно не был у матери и толком не знаю, о чем с ней говорить, когда она рядом.
2.Мои главные недостатки: самоуверенность, высокомерие, грубость. раздражительность.
3. Я хочу иметь больше силы воли.
4. У меня получается быть искренним с собой, но иногда я не могу быть искренним с окружающими. Я имею ввиду истинную искренность, а не частичную, которая бывает полезна для манипуляций и чтобы производить нормальное впечатление.
5. Для меня важно. что обо мне думают другие. Хотя на самом деле надо быть кем-то, а не казаться.
6. Я умный лишь настолько, насколько это необходимо, и чувствую, что не хочу становится умнее.
7.Я ощущаю, что становлюсь не лучше, а хуже.
8. Все -так я очень хотел бы знать, что такое счастье. Вчера мы с Даф пытались это понять и пришли примерно к следующему.
Счастье - когда все мечты сбываются, но не совсем сразу (идеал постепеновца).
Счастье - это когда все время идешь к цели, которая никогда не бывает конечной (идеал труженика).
Счастье - это жизнь за вычетом несчастий и очевидных нелепостей (идеал расслабленного человека с чувством юмора)
Счастье - это то, что можно внятно выразить в денежном эквиваленте. То есть счастье начинается тогда, когда человек сумеет обзавестись собственной норой, собственной транспортной гусеницей и рядом других вещей, список которых может разниться (идеал среднестатистического приобретателя)
Счастье - когда капель неприятностей бьет по макушке меньше, чем макушка этого заслуживает )идеал запуганного обывателя)
Счастье - сломать хребет миру прежде, чем мир сломает твой хребет (идеал стража мрака)
Счастья нет, но есть покой и воля (идеал нейтрала)
Счастье - в отсутствии желаний и самодостаточности Ты не делаешь ничего для мира, мир оставляет тебя в покое (идеал пассивного и уставшего нейтрала).
Счастье - когда хочется только отдавать и не важно, получишь ли ты что-нибудь взамен )идеал стража света и просто хорошего ч-ка)".

Меф отложил ручку и задумался.
"Все такие на меня влияет не только Арей, но и Даф. И это неплохо" - подумал он. между тем, что он писал в сентябре, и тем, что писал сейчас была огромная разница. Прогресс который не мог не радовать. Мефодий шел к Зозо. Утро выдалось свободным, и он решил навестить мать. Дафна вначале собиралась составить ему компанию, но после передумала и отправилась с Натой по магазинам. Ходить с Натой по магазинам. Ходить с Натой было удобнее, чем часами выслеживать неудачливую вещь по примеру Эссиорха. За единственную улыбку Наты любой продавец готов был опустошить витрину, а если понадобиться, то и прокопать носом траншею параллельно фундаменту магазина. Правда, белым перьям это на пользу не шло, но Даф утешала себя тем, что ей нужен только свитерок и новая весенняя куртка.
"Раз свет плохо снабжает своих агентов, то почему бы не сделать это за счет мрака?"- думала она, стараясь смягчить угрызения совести.
Мефодий вышел из метро. В эти лёгкие дни город стремительно веселел. Хмурые, сырые ещё деревья, спеша жить и зеленеть выбрасывали изумрудные флаги молодой листвы. Даже дома и те повеселели. Один дом подмигивал забытым на балконе ярким тазом, другой отвечал ему небрежным помахиванием вывешенного на перила паласа, на крыше у третьего шла весёлая суета - перестилали листы, и маленькие, привязанные верёвкой фигурки ходили по самому краю.
На полпути к дому эмоциональный человек с Кавказа осведомился у Мефодия, местный ли он и где тут улица Левона Толстого, и, получив ответ "не знаю", как крыльями захлопал руками.
- А гаварыш: местный! Левона Толстого не знаешь! Я знаю, все знают, он не знает! - произнес человек с презрением и зигзагами понёсся дальше.
Смутно заподозрив подвох, Мефодий быстро взглянул на его спину истинным зрением. Жизнь заставляла быть подозрительным. Арей и Улита любили повторять, что случайных встреч не бывает так же, как и в часах нет лишних колесиков. Но нет, человек был настоящий, не комиссионер и , пожалуй, даже не суккуб.
Сегодня у Мефодия с раннего утра было ощущение: что-то должно произойти. Ощущение неясное, но неотступное, точно зуд в лопатке, которая только-только готовится зачесаться. Именно поэтому, отправляясь к Зозо, он на всякий случай прихватил с собой меч, наложив на него заклинание невидимости. Меч был закреплён на спине. Рукоять его располагалась над левым плечом.
Меф пошел по короткому пути – дворами - один из дворов был Иркин. Это Меф понял внезапно, когда увидел в двух шагах перед собой Бабаню. Отступать или прятаться куда-то было поздно. Мефодий остановился и поздоровался.
Бабаня тоже остановилась. Она улыбалась. От глаз весело разбегались морщинки. Мефодий немного расслабился. Последний раз Бабаня встретила его с каменным лицом, сейчас же явно была рада его видеть.
- О, да ты вырос! Сам-то заметил?- спросила она.
- Не-а, - сказал Мефодий. Он и правда не обратил на это особого внимания. Разве что рукава рубашек стали короче.
- Что-то давно не заходил! Встретила тут как-то твою маму. Ты, она сказала, где-то в центре учишься? - продолжала Бабаня.
Меф едва не зевнул. Вопросы взрослых всегда скучны и очевидны. Точно два водолаза встретились на дне и, не имея связи, пытаются общаться жеста!>fИ. Даже Бабаня, всегда бывшая приятным исключением из правил, утратила, похоже, свою самобытность.
- Ага. В центре, - согласился Мефодий. Он по-прежнему числился в гимназии Глумовича. И хотя сто лет уже не бывал там, Зозо регулярно приходили по почте табели с отличными оценками и грамоты, подписанные Мефу «за успехи в науках».
- И живешь там где-то при школе? - продолжаа Бабаня.
-Да.
Врать Бабане ему не хотелось. С другой стороны, он и не врал. Он действительно живет в центре при школе. Ну а о подробностях его и не спрашивают.
- И как, нравится учиться?
- Нормально, - сказал Меф неохотно.
-А директор как, не строгий?
Строгий, - подтвердил Меф, который не далее как месяц назад пинками выгнал скулящего Глумовича из резиденции.
- Тут уж ничего не поделаешь. Работа такая. Ему надо быть строгим, - сказала Бабаня.
- Понятно, что надо, - согласился Мефодий. Глумовича он выгнал после того, как директора гимназии внезапно осенила бредовая идея, с которой он и явился не к кому-нибудь, а к Мефодию. А что - хе-хе! - если он, Глумович, выцыганит эйдосы у своих учеников, которые хотят иметь оценки повыше, и получит за это продление аренды? «Или можно всем классам договоры на подписи раздать! Дети, они не глядя бумажки подписывают!» предложил он в конце.

Это был перебор. Представив себе целые классы детей, которые по воле трусливого директора подписывают себе смертный приговор, Меф вспыхнул. Получив пинок, усиленный боевой магией, Глумович кубарем вылетел на Большую Дмитровку и до середины дороги летел на бреющем полете.
Глумович после нашел-таки случай наябедничать на Мефа Арею, но и тот не оценил его идеи.
- Слишком наглое мошенничество. Свет опротестует. Эйдос мало просто взять. Это должно произойти по доброму согласию, - сказал он.
На Мефа же Глумович все равно затаил зло, хотя и бессильное. В очередном табеле присланном 3о30, вместо «отличное поведение» значилось просто «хорошее,>. Похвальные дипломы к табелю тоже не прилагались.
Бабаня задала еще несколько скучных вопросов про учебу, а затем, когда Меф, терпеливо ответив, уже готовился попрощаться, вдруг предложила:
- А к нам не хочешь зайти? Ирка будет рада!
- У меня совсем нет ... Хорошо. Конечно, - сказал Меф, заметив, что Бабаня начинает обижаться. - Правда? Вот, и отлично. Тогда прямо сейчас! Бабаня повернулась и пошла в подъезд. Меф шел за ней, глядя себе под ноги. Он ужасно боялся увидеть Ирку, потому что ощущал себя перед ней виноватым.
«Дурак! Дрянь безвольная! - ругал он себя. Еще десять минут простоишь сегодня на кулаках! А в три часа ночи встанешь и примешь холодный душ. Понял? Вот тебе!
Они поднялись на второй этаж. Стараясь не греметь ключами, Бабаня открыла дверь и посторонилась, пропуская Мефа.

- Она у себя в комнате! Только тшшш! Давай сделаем ей сюрприз! - прошептала она.
Меф заглянул в комнату Ирки. Все здесь было по-прежнему. Хаос книг на полу, кровати и на подоконнике. Кресло на тонких шинах с подложенной под спину подушкой ... Ирка сидела возле компьютера, по всей видимости, пребывая в своем любимом лайфджорнале. Руки её привычно бегали по клавиатуре, набирая и отсылая комменты с немалой живостью. «Ща дам кому-то в юзерпик!» - сказала она одной картинке. «Ути, Мой умница!> - было заявлено другой, после чего экрану был послан Воздушный поцелуй .

Услышав за спиной шаги, Ирка обернулась. Меф волновался напрасно. Ирка поговорила с ним вежливо и даже радостно. Сказала, что не обижается, что прекрасно все понимает: он учится далеко и не может часто заходить. Вспомнили прошлое, поболтали о том, о сем. Все было нормально, но Мефодия не покидало ощущение фальши. Ирка была какая-то не такая. Пару раз Мефодий ловил себя на необъяснимом желании отогнуть ее как картонку и заглянуть ей за спину. Он решил, что все дело в скрытой обиде. Возможно, Ирка изо всех сил делает вид, будто ничего не произошло и ей плевать, что Меф не заходит.

Через какое-то время в комнату заглянула Бабаня. Принесла чай и печенье. Перед Мефом она извинилась, что пришлось налить ему чай в железную кружку с отбитой эмалью.
- Надеюсь, ты не в претензии? Дурдом на выезде! Чашки куда-то пропадают! А иногда бывает _раз! - и нашлись все, - весело сказала Бабаня Мефу.
- Да ну, ерунда! - сказал Меф.

Он выпил чаю, Посидел еще с четверть часа и стал прощаться. Ирка его не задерживала. На пороге комнаты, словно вспомнив о чем-то, Меф быстро обернулся и посмотрел на коляску истинным зрением. Тщательно вышитый занавес реальности раздвинулся и открыл истину, обнажив сокрытое. Меф оцепенел.
КOЛЯСКА БЫЛА ПУСТА

Монитор компьютера, только что жизнерадостно мерцающий был заставлен высокой стопкой книг и тетрадей, что как минимум означало, что ими давно не пользовались. Под столом, стульями, у батареи - всюду стояли чайные чашки, как целые, так и. разбитые. Большинство из них давно опустели. На стенках был заметен сероватый налет. Там же, среди хаоса чашек, лежали несколько свитеров, плед и спортивные штаны.

Мефодий осторожно вернулся в комнату и прикрыл за собой дверь. Подошел к креслу, внимательно оглядел его, провел пальцем по поручню. Сомнений нет, кресло материально. Но что за слабое зеленоватое свечение разливается по спинке и сиденью? Ага! Это и есть магия. Та самая, что делает фантом Ирки таким устойчивым в пространстве.

<<Чайные чашки куда-то пропадают!» - вновь услышал он голос Бабани. Бедная смешная Бабаня! Откуда ей было знать, что в этой части квартиры магия перекрывает реальность и чайные чашки, продолжая существовать, замещаются фантомными двойниками, как и все предметы, которые имеют отношение к призраку? Когда же Бабане нужно забрать чашку, она протягивает руку за иллюзией и возвращается на кухню, держа в руках пустоту. Так магия совмещается с реальностью. « А была ли вообще Ирка? Существовала ли? Возможно, она погибла тогда в детстве, в аварии. Призрак же был сотворен для Бабани каким-нибудь добросердечным магом или светлым стражем. Ну, чтобы она не впала в отчаяние и не наложила на себя руки. И я тоже был знаком с призраком», - прикинул Мефодий.
Версия была вполне правдоподобна, но что-то, какая-то мелкая деталь выпадала из цельной картины, продолжая тревожить Мефа. Он пытался ухватить ее, но она ускальзывала. «Возможно, меня просто злит, что я одурачен! В гости бегал, через окно залезал – и куда? К пустому креслу!» - подумал он, толкая ногой звякнувший завал посуды. Кресло качнулось. Со стола посыпались учебники.
- Эй, у вас все хорошо? – крикнула из кухни Бабаня.
Книги упали! Мы уже собираем! – торопливо ответил Меф.
Он закрыл глаза и, открыв их, заставил себя переключится на обычное зрение. Ирка возникла на кресле, точно включенная голограмма. Мефодий взял кресло за ручку и повернул к себе.
- Кто тебя создал? Свет, мрак? Зеленое свечение - чья это магия? Заклиная Черной Луной: скажи правду! – спросил Меф у призрака.
Замешательство. Рассеянность в глазах. Другого Меф и не ожидал. Мания фантома универсальна. Она готова к ответу на любой вопрос, даже на самый нелепый. Только на одно она неспособна: осмыслить себя. Фантом застыл неподвижно, как выключенная кукла или манекен. Лишь рот однообразно вздрагивал. Выждав с минуту, Меф помахал у фантома перед глазами рукой. Фантом оживился. Как реагировать на эту ситуацию, он уже знал.
-Что за глупые шутки?.. Это считается смешным? Тогда «ха-ха!».. сказал он.
-Отмена заклятия черной луны.. – устало произнес Меф и вышел из комнаты.
-Ну народ, И не попрощался! – укоризненно произнес фантом.
И вновь несуществующие пальцы забегали по клавиатуре, оставляя вполне реальные комменты.
Долго, неохотно погасал длинный майский вечер .Окна в домах уже горели, а небо всё никак не желало темнеть до конца. Казалось, Мефодию, что коробка города закрыта сверху плоской фиолетовой крышкой с вырезанными из фольги звёздами. Он как раз смотрел на небо, когда одна из звёзд оторвалась и красной яркой точкой прочертила небосвод.
Буслаев проводил ее взглядом и, по сохранившейся лопухоидной привычке искать всему рациональное объяснение, подумал, что это, конечно, метеорит или искусственный спутник. Настоящие звезды, разумеется, никогда не отрываются, ибо это огромные шары газа, находящиеся от Земли на расстоянии миллиарда лет езды на черепахе ...
Мефодий опустил голову, и внезапно у самой земли, там, где в асфальт вмурована была дождевая решетка, его глаз захватил ускользающую быструю тень. Ну вот, опять повторилось! Сколько можно! Нет уж, родные мои, хватит! В прятки будете играть со своим дедушкой!
Готовый одним движением вырвать меч, Мефодий приблизился. Стоковая яма под решеткой была неглубокой. На дне в куче всякой гнили кругло поблескивала пивная пробка. Никаких подсказок, куда могла исчезнуть тень.
«Может, померещилось»? - подумал Меф. Однако неприятное ощущение, что за ним следят, не покидало.
«Златокрылые? В канализационном люке? Исключено. Тогда мрак? Но зачем мраку следить за мной, когда он и так знает, где я?» - подумал Меф, недоумевая.
Решив, что при этих обстоятельствах идти к матери будет неразумно и опасно для нее, он стал бесцельно бродить по окрестным дворам. Вот двор, где он кидал снежками В  стекло, а вот двор, где однажды, сцепившись с одним парнем, они собрали с асфальта 'всю грязь, пока не закатились вдвоем в лужу. Причем Меф, что печально, оказался снизу, и светлая куртка его стала похожа на размокшую туалетную бумагу. А вот и двор С турником. Сюда они бегали подтягиваться, а потом какой-то контуженый гений подкрасил перекладину. Краска, BЫCOX, содралась и царапала ладони до крови.
Мефодий подпрыгнул и повис на турнике. Ага, все-таки вырос, и ощутимо! Прежде пришлось бы искать кирпич и прыгать с кирпича. Восемь раз ... десять ... Двенадцатое подтягивание он осилил уже еле-еле, дергая ногами, как висельник, и, недовольный собой, разжал руки, разглядывая покрасневшие ладони.
«Раньше больше смог бы ... надо каждый день тренироваться ... интересно, будущий повелитель мрака на турнике - это не слишком нелепо?» - подумалось ему.
_ Деге ... регенератор ты, Мефодька! Как есть дегенератор! - внезапно убежденно произнес кто-то.
Мефодий повернул, Голову. Рядом с турником, задумчиво покачиваясь, стоял алкоголик дядя Леня, человек неопределенных лет и туманных занятий. Жил он где-то в окрестных домах и, насколько Меф помнил, всегда не прочь был потрепаться с молодежью. Первую половину дня дядя Леня таскался по дворам и, обходя многочисленных знакомых, обеспечивал себе счастливое забвение во второй половине.
_ Кто-кто? Может, вы имели в виду деградант? - уточнил Мефодий. Он и не думал, что дядя Леня вообще знает такое слово, как «дегенерат». Обычно он выражался лаконичнее.
-Ты, Мефодька, не умничай! Врежу! – предупредил дядя Лёня и, подняв кулак, принялся рассматривать его, как если бы это был загадочный посторонний предмет.
- За что? - спросил Меф с любопытством. Пока дядя Леня будет замахиваться, можно успеть, принести из дома фотоаппарат, чтобы заснять это редкостное зрелище ...
Дядя Леня не ответил. Он был занят. ОН качался,- дегенератор ты! Все про тебя знаю!.. Береги, парень, мать! Мать - она ... она ...
- одна?..- участливо предположил Меф, которому показалось, что пьянчужка сбился. _. _
- Мать - она любит тебя! А ты, скотина такая, хоть бы чаще ее навещал! Уж до чего я человек посторонний!.. - сказал дядя Леня и, махнув рукой; удалился.
Меф смотрел ему вслед. Желание смеяться над пьянчужкой исчезло. Он ощущал себя деградантом и дегенератом в одном флаконе. Если уж дядя Леня заметил, что мать огорчена, то что тут говорить?
1 Убеждают не слова, не риторические формы, не то, как сказано. Убеждает правда, которую осознаешь ты сам. И не важно, кто принес эту правду. Вычитал ли ты ее в книге или услышал от случайного человека на улице. Важно, что она всегда будет принесена, - вспомнил он слова Даф. Как-то они уже спорили об этом.
Нет, странно, крайне странно заканчивался этот день.
До Зозо в тот день Меф так и не добрался. На улице, у Иркиного подъезда, его спину прожег неприятный настояцивый взгляд. Доверяя своим чувствам больше. Чем глазам, он резко обернулся. Никого. Переключился на истинное зрение – снова никого. Странно. Очень странно. Конечно, не исключено, что по небу пролетела стайка бородатых глюков, однако дело, видно, не в том.
Озадаченный, чего-то смутно опасающийся, Мефодий бродил по району своего детства до глубокой ночи. Ему все мерещилось, что за ним кто-то крадется, хотя ни реальным, ни истинным зрением он не мог усмотреть ничего подозрительного. Дважды волей случая он оказывался возле своей старой школы и один раз даже прошел во двор. В саму школу заглядывать не стал. Для воспоминаний ему вполне хватало двора. Вот разметка – они бегали здесь на тридцать и шестьдесят метров. А вот газон. Порой на нем пытались сажать деревья, но сажали почему-то маленькие, которые в первый же год вырывали с корнем или втаптывались мигрирующими бегемотами. А вот лужа у забора, которая не замерзала даже лютой зимой. Подходить к вечной луже запрещалось ( и именно поэтому рядом вечно кто-то торчал). Говорили, там под землей проходит труба с горячей водой. Изредка ее прорывало, и из лужи начинал бить фонтан кипятка. Приезжала аварийка, и было за чем понаблюдать из окна, тоскуя на какой-нибудь унылой географии.
А вот скамейка. Которую Меф – да и не только он - всегда проскакивали с замирающим сердцем. Прежде на ней нередко видел некий Омут, один из бывших учеников школы, и постукивал по колену торчащими пальцами. Две шавки из его окружения подтаскивали к нему учеников, у которых хватило глупости оказаться поблизости.
- Ну что, принес? Срок вышел! – говорил Омут лениво. Это заранее определяло правила игры. Якобы существовал некий долг, этим Омутом не полученный и дающий ему право делать с жертвой все, что угодно.
Фамилия у Омута была медреная и как-то нехорошо звучащая. Сам он не любил ее и требовал называть его просто Омут. Он был смуглый, с носом как у коршуна, длинный бровастый и пугающе тощий, что не мешало ему быть ошеломляюще ловким и жестоким. Своих жертв он обычно резко и не сильно хлестал в нос, после чего жобвал коленями и кулаками.
Единственный способ уцелеть был отдать Омуту все деньги, что ученики и делали. Омут обычно брал их и брезгливо засовывал в карман. Из другого кармана доставал копеек десять и бросал на землю.
- Это сдача!.. А ну, поднял, быра! – требовал он, страшно повышая голос.
Несчастный ученик наклонялся и мгновенно получал сильный пинок, сбивавший его с ног. Пинок этот означал, что Омут доволен и сейчас будет подыскивать себе новую жертву.
Сам Мефодий попался Омуту лишь однажды и возненавидел на всю жизнь. Вспомнив сейчас об Омуте, Мефодий специально сел на эту лавку и просидел часа полтора в надежде встретить Омута и сказать ему большое человеческое спасибо. Однако Омут не появлялся. Прежде Мефодий бы этому несказанно обрадовался, а сейчас испытал разочарование. Правда, он знал, что, если пожелает, найдет Омута где угодно, хотя бы на морском дне, но все же эйдос удерживал его от этого.
Мефодий достал карандаш, быстро присел возле скамейки и нарисовал адресную руну. Адресную, потому что опасна она была только одному человеку во всем мире.
Омут, не садись на пенек, не гопь стопь пирожок – не то будет тебе плохо, что такое и ночью не приснится. Узнаешь ты Мефодия Буслаева
Теперь Буслаев был настороже. Ощущение, что кто-то следит за ним и крадется сзади, усиливалось с каждой минутой. Мефу надоело чувствовать себя добычей. Появилось желание изменить правила игры. По прежнему делая вид, что ничего не замечает, он направился к подъезду своего бывшего одноклассника Федьки Клещеева. Подъезду уникальному тем, что у него было целых три выхода. Один выход был вполне законный, два же других возникли, когда внизу открыли и вскоре закрыли овощной магазинчик, имевший как выход в подъезд, так и два общественных.
Скользнув в клещеевский подъезд, где по этажам меланхолично бродили застарелые запахи супа, Мефодий быстро поднялся на несколько ступеней и у почтовых ящиков свернул направо. Оказавшись в темноте, он свернул налево и, толкнув дверь, очутился с противоположной стороны дома. Обежав многоэтажку, он притаился за телефонной будкой, зорко осматриваясь. Так и есть. Получилось! В узком окне подвала мелькнуло и сразу исчезло красное свечение. Кажется, загадочное существо поверило, что Меф в подъезде, и терпеливо ждет, когда он появится.
Мефодий осторожно вытащил меч - заклинание по-прежнему делало его невидимым для лопоухидов - и, прокравшись к двери подвала, снес заMOк легким прикосновением лезвия. Тем, как попал в подвал тот, кто уже притаился там, он не озадачивался.
Держа меч наготове, Меф ворвался внутрь. Он оказался в узком закутке. Вокруг влажно и душно переплетались трубы.
Бус-с-с-слаев! Ты слышишь меня, Бусс-с-слаев? Я ус-с-стала ждать, пока ты меня найдеш-ш-шь! - прошипел голос у самой земли.
Мефодий выставил вперед клинок. Он не видел перед собой ничего, кроме кучи тряпья, которое, казалось, налеплено было на мокрую глину.
- Кто ты? Что тебе нужно? Зарублю! _ крикнул он.
Куча тряпья затряслась от смеха - Зачем так с-строго, нас-следник мрака? Разве Мы не друз-зья?
- Нет. Своих друзей я знаю! - Сказал Меф. _ Кто ты такая?
- Я та, ч-ч-чьи силы удваиваются после полуночи. С-старш-шая из полуночных ведьм, Йора. Так мы не друз-з-зья?
- Не друзья. Твое имя мне ничего не говорит ..
- Почему бы нам не быть друзьями, когда мы и так с-союзники? Ты мрак, я мрак Разница только в Том, что я осознала с-себя мраком, ты же еще заблуждаешься. Я мрак, забрызганный кровью. Ты же мрак в белых перчатках, который брезгливо подписывает приказы. Ты х-хуже меня в тысячу раз. Ради тебя творятся все злодейства в этом мире. Ты омерзителен, Буслаев! Не вериш-ш-шь мне? _ прошамкала ведьма.
-Не верю.
Ведьма хрюкнула от смеха.
- Воз-зьми серебряный таз, наполни его водой и ровно в Полночь СКЛОНИСЬ над ним со свечой в руке. И пусть капля воска со свечи упадет в воду ...
- Что я увижу?
- То, что ты есть на самом деле. А теперь держи! Это то, что я должна отдать тебе!
. С пугающей стремительностью ведьма приблизилась к Мефу. Перемещалась она не как человек, а как обезьяна, опираясь на длинные пальцы рук. Схватив его за запястье, старуха вложила в ладонь Буслаеву что-то маленькое и холодное и тотчас, пока он не успел рассмотреть, сжала его пальцы.
- Это тебе! Возьми!
-Зачем?
- С-с-скоро у тебя появится коварный враг. Выпей это, когда пойдешь с ним на битву, а после дохх-хни на свой клинок!
- Какой еще враг? - не понял Мефодий.
- Когда пробьет час-с, ты вв-все поймеш-ш-ш-шь!
Мне не с-с-с-суждено пережить этой ночи! Мне было предсказано, что я умру в ноч-ч-чь, когда упадет красная з-з-звезда! Прощ-щай! - прошипел голос.
Внезапно ведьма взмахнула рукой. От ее перстня оторвалась и беззвучно лопнула искра, ослепившая Мефа. Когда Буслаев вновь получил способность видеть, в подвале, кроме него, никого. Не было.
Он разжал ладонь. В ладони у него лежал маленький темный пузырек с узким горлом.
«И меня еще будут уверять, что это не яд!» буркнул Меф, машинально сунув пузырек в карман.
Он сообразил вдруг, что полуночная ведьма впервые выследила его не где-нибудь, а у подъезда Ирки. Интересно, связано это как-то с Иркой?
И вновь он вспомнил слова Бабани, а точнее, последнюю, прежде показавшуюся неважной фразу: "чайные чашки куда-то пропадают! А иногда бывает раз! - и нашлись все".
"А иногда бывает раз! - и нашлись все",- повторил Меф. Это могло означать лишь одно. Раз чашки все же отыскивались, значит, временами кто-то бывал в доме, кто-то,знавший о заклинании и возвращаший Баьане её посуду.
Бывал, но кто?
Меф поклялся себе, что узнает ответ

Пичему?

Пичему

Кто хочет чтоб я сюда продолжение положила Мефа 5? у мя на компе уже весь есть!!! 

Дарт Скелетиус,в смысле не надо?Я ж читаю

Так надо выложить?

ОК!!Только будут ошибки...

Отредактировано Samanta (2006-04-21 17:32:12)

Глава 5 HONESTA MORS VITA POTITOR

"Почему полночь называют полночью? Разве 12 часов - это половина ночи, если приличные люди только в 12 начинаютвспоминать, что работу никто еще не отменял? Хотя, конечно, если с курами ложиться и с петухами вставать - тогда да, половина.." - подумала Ирка.
Мысль быламеханической, скользящей. На самом деле лишь два страшных слова сверлили ей память, и слова эти были "полуночная ведьма".
Она сидела в небольшом сквере - если так можно назвать аллею с двумя рядами деревьев посреди прямого как перст асфальтового шоссе - и смотрела на небо, темнеющее гроздно и медленно, словно кто-то безжалостно поворачивалрегулятор ночника.
Несколько раз в кармане у Ирки начинал звонить небольтшойвосточный колокольчик - круглый, медный, с крестообразной прорезью внизу.
- Ну уж нет, Багров! Сам же учил меня скрываться! Теперь можешь убедится, хорошая ли я ученица, - говорила Ирка, зная, что он вызывает ее, пытаясь и одновременно не в силах отыскать.
Колокольчик звенел не переставая. Матвей, видимо, здорово нервничал, однако простить ему птицы Ирка не могла. В ее глазах это было продуманным и жестоким убийством. Когда звон ей окончательно надоел, она вытащила колокольчик, положила его на ладонь и , дунув, изящно отправила в кузов проезджавшего грузовика с надписью на тенте: "Строительный мусор, мебель, рояли". Если при предыдущем раскладе Багров мог еще догадаться искать ее по колокольчику, то теперь в конце поисков замаячит заваленный хламом кузов.
И лишь когда грузовик умчался, окончательно и бесповоротно сгинув в скученном стаде машин, Ирка поняла, что сделала глупость. Колокольчик был единственным существующим способом связи с Багровым. Другого она попросту не знала, тем более, что Матвей был куда как опытнее в маскировке и уничтожении собственных следов.
"Ну и пускай! Держал голубя в руках, а сам знал, что от него только перья окровавленные останутся!.." - подумала онап. Видеть Багрова сейчас и в дальнейшем ей совершенно не хотелось. Даже если допустить, что эту ночь она переживет.
Ирка пыталась вызвать Антигона, но пьянчужка надежно залег на дно.
"Хорошо же, кикимор полосатый! Обойдусь без тебя! Интересно, что ты скажешь, когда, вернувшись, обнаружишь вместо хозяйки лишь кучку костей?" - подумала Ирка, находя утешение в детском аргументе "чемап мне хуже, тем лучше".
Окончательно стемнело. Волею небес Москва была закрыта на ночь. Ирка уже не сидела на скомейке, а быстра шла по аллее по направлению... а вот направления-то она как раз и не знала. Да и так ли это было важно? Если разобраться, эта схватка была со временем, а не с пространством.
Цифра "12" жирным дровяным шрифтом висела у нее перед глазами, и будь у нее малейшая возможность отодвинуть ее или отложить схватку - она это сделала бы.
зОвЫв шРоНеБ лОпЧнОв
Эти грозные ьуквы она видела теперь повсюду. Они вспыхивали мелом на асфальте, повисали в воздухе или складывались из номерных знаков автомобилей. Онии дразнили ее, играли с ней в пятнашки, омерзительной перхотью рассыпались по жирным плечам города.
"Вдруг завтра утром меня уже не станет? А мир продолжит сужествовать: метро будет все так же перевозить людей, и трава будет расти? И всем будет безразлично, потому что у всех своя жизнь. И только Бабаню будет до конца жизни станет разговаривать с пустым креслом и выливать в раковину кашу, думая, что льет ее в мою тарелку.. НетЙ Это неправильно. Я не могу умереть просто потому, что это Я", - размышляла Ирка.
Совсем недавно, падая с опаленными искрой перьями на балкон, она не испытывала страха. Да и едва ли артиллерист испытывает его во время боя, когда подносит снаряды или приникает к рамке прицела. И пусть вокруг разверзается земля. Ему попросту не до того. Страх требует незанятости. Именно тогда удавка беспомощности захлестывается особенно беспощадно.
"Неужели я боюсь?" - подумала Ирка и, испугавшись самой мысли, что она, валькирия, может трусить, решительно двинулась вперед.
* * *
Было около одиннадцати, когда в конце аллеи зажегся крошечный красный огонек. Вначале Ирка подумала, что это декоративный фонарь, однако для фонаря он вел себя слишком непредсказуемо. То набирал высоту, то прижимался к асфальту. В его движениях было что-то дразнящее, тревожное, недоброе. Внутренне собравшись, Ирка осторожно приблизилась, готовая, если потребуется, метнуть дрот. Она увидела, что в воздухе, на высоте примерно полуметра от асфальта, повис красный плотный шар, Он то сжимался, то разжимался, пульсируя. В момент наибольшего сжатия он становился похож на раздувшееся, с порванной щекой лицо полуночной ведьмы и тем самым выдавал ту, чьей жуткой магией был призван к жизни.
«Она знает, что я здесь. Я не могу выследить ее, а она меня может!» — подумала Ирка с невольным ужасом.
Шар висел и спокойно поджидал ее. Убедившись, что Ирка рядом, он покатился по воздуху, взяв четкое направление к пересекающей шоссе улице. Он катился и выжигал дрожащие буквы.
ДеЙсуЛ аЗ йНоМ крИтсЁм
«Следуй за мной к смерти!» — расшифровала Ирка.
Но расшифровала уже на бегу, перескакивая через чугунную ограду. Города для нее теперь не существовало. Только огненное колесо шара, который, стирая реальность, с одинаковым равнодушием катился сквозь деревья, столбы, вывески.
Боясь потерять его из виду, Ирка пронеслась по черной полоске шоссе и дальше мчалась по тротуару. Бежалось ей так легко, что, казалось, сам асфальт пружинит и помогает ей. Дыхание пока не сбиваюсь — сказывались тренировки Багрова. Подумав о нем, Ирка ощутила мимолетную благодарность.
Внезапно красный шар остановился и, завертевшись в воздухе, как ядро, лопнул. К счастью, он даже не ослепил Ирку, ибо, предчувствуя нечто подобное, она успела броситься на землю и, закрыв лицо руками, выставила ментальную защиту класса «А». Багров с его отравленным некромагией чувством юмора иногда называл эту защиту так «А не погреться ли нам в крематории, а?» Фраза звучала глуповато, зато Ирка сразу запомнила, что защита класса «А» помогает против тепловых воздействий, огня и взрывов. И этим отличается от защиты класса «В»: «В вас стреляют из пулемета. Вам не смешно и не щекот но». (Опять багровские фокусы.)
Горячая волна прокатилась над Иркой, вдавив ее в асфальт. Понимая, что может быть немедленно атакована, Ирка вскочила, озираясь. Асфальт метра на два вокруг кипел. Кроссовки глубоко отпечатывались, оставляя в асфальте вечный след. Возможно, след этот уцелеет, и через миллион лет археологи (лысая голова, огромные глаза, плавательные перепонки между пальцами и зеленая жижа в желудке о недопереваренного планктона) будут спорить до рвоты — имеет ли данная туфелька инфузорное происхождение.
Убравшись с опасного участка, Ирка увидела короткий переулок, перегороженный бетонным забором стройки. Улица была в этот час пустынна. Ули а — но не переулок. Прохожие, толпившиеся — да, именно толпившиеся — в тесном закутке, показались Ирке странными. Длинные, узкоплечие, с ломкими, гнущимися руками и ногами. Лица серые, носы — шмыгающие, любознательные. Мятые уши следами множества пендалъгогических воздействий. Рядом с ними шастало что-то пестрое, шумное, кокетливое, точно мотыльки, налетевшие на свет. Заметив Ирку, все они притихли и поджались. В толпе наметился проход, ведущий к железным воротам стройки.
«Комиссионеры и суккубы. Не прячутся даже, надеются зацапать мой эйдос, когда... если... ну, одним словом, скоро», — поняла Ирка.
Материализовав дрот, она стала продвигаться вперед. Заметив сияющий наконечник небесного оружия, толпа отпрянула в вязком ужасе. Кто-то из комиссионеров в шутку попытался вытолкнуть прямо на копье своего приятеля. Тот взвизгнул не своим голосом, и, кинувшись на недруга, стал мять ему ставу. Дерущиеся комиссионеры подкатились прямо к Иркиным ногам. Она брезгливо перешагнула через них и подошла к воротам, почти не удивившись тому, что черная краска на них пузырится бук вами: «АЙсЧеСи ЗеДс», означавшими, вне всякого сомнения: «Сейчас и здесь».
Створка ворот со скрипом открылась от толчка древком. Вибрирующий гул наполнил стройку. Ирка легко проникла внутрь. Недостроенный блочный муравейник таращился на улицу пустыми окнами. Над ним в струях прожекторов застыла неподвижная стрела крана.
Справа стоял распахнутый строительный вагончик. Привалившись к стене, на пороге сидел сторож — молодой парень в камуфляже. Он не был мертв, но и живым его язык не поворачивался назвать. Из уголка рта ниткой свешивалась слюна. В этом было что-то жуткое. Ирка так и не смогла заставить себя подойти к нему.
Ворота за ее спиной с грохотом захлопнулись. Она обернулась и увидела, как, невесть откуда взявшись, их перегородили две массивные деревянные балки, покрытые рунной вязью. Одновременно над воротами и над всем периметром забора появилось синеватое купольное сияние, смыкавшееся где-то высоко, над огороженной строительной площадкой,
«Я в западне. Здесь мне никто не поможет...» — поняла Ирка.
Она внезапно сообразила, какой была дурой, согласившись играть по правилам полуночной ведь мы. Помчалась за шаром, точно Бобик за костью, во шла в ворота. Даже комиссионеры с суккубами не заставили ее забить тревогу.
Хриплый смех, похожий на порыв ветра, толкнул валькирию в грудь. Красная искра атакующей кометой прочертила небо и, врезавшись в бетонную плиту за ее спиной, оглушительно лопнула. Ирку осыпало раскаленной бетонной крошкой. Мгновением позже она увидела, как маленькая фигура, перемещающаяся на четвереньках, скользнула в тесный проход между забором и плитами и скрылась там прежде, чем вдогонку понеслось копье. Когда, держа наготове дрот, Ирка кинулась следом, полуночная ведьма уже исчезла. Предметная суматоха стройки, причудливое сочетание наивных вещей, готовых стать домом, — все это поглотило ее без следа. Лишь втоптанная в землю монета таращилась на валькирию круглым равнодушным глазом.
Сгоряча Ирка кинулась преследовать ведьму. Мир новым неиспрыганным мячом метался у нее перед глазами. Все мешалось: шершаво-холодные пли ты, связки металлических решеток, рыжеватые завалы кирпича. Остановилась она, лишь увидев забрало сварщика, повисшее на арматуре, точно шлем рыцаря на его могиле. Глядя на него, Ирка без всякой внешней причины поняла, что глупит. Вместо того чтобы спрятаться самой и навязать ведьме свою игру она суетливо и бестолково преследовала ее упругую тень. Валькирия огляделась, прислушиваясь. Тишины не было. Ночная стройка, даже без людей, жила своими, особыми звуками. Что-то капало, гудело, звенело, тряслось. Позванивала трансформаторная будка. Уныло хлюпала переносная бетономешалка. — Эй! — крикнула Ирка в ночь. — Зачем ты хочешь убить меня? Ты же никогда не видела меня прежде! Просто потому, что я валькирия, а ты — ведьма?
Полуночная ведьма ответила ей хохотом. Хохот ее был сразу везде, и Ирке чудилось, что над ней смеются блочные плиты. Осторожно продвигаясь вперед, валькирия вышла на небольшую площадку. И здесь, где мертвенный лунный свет мешался со светом направленного с дома прожектора, она испытала острую тревогу. Ту тревогу, которую Багров, ее учитель, называл интуитивным предвидением.
Не мешкая, Ирка вскинула голову. Там, где небо перечерчивалось металлической стрелой крапа, она увидела медленно отрывающуюся плоскую каплю. Не задумываясь, валькирия прыгнула в спасительную тесноту плит. Едва она пригнулась, укрыв голову между коленями, как на бетонную плиту рухнуло окованное жестью огромное корыто для цементного раствора.
Ирка ощутила себя пешкой в игре втемную. Ее враг был близко, но она не знала, где он, и не могла ответить ведьме ударом на удар. Это была битва во мраке, где один непрестанно атаковал, другой же в лучшем случае отражал удары.
Зная, что никакая темная атака никогда не бывает одиночной, Ирка перебежала дальше, к соседнему штабелю плит, где они громоздились еще теснее. Подлый штырек арматуры пропорол ей кожу на плече, заставив скривиться от боли и выругать себя за неуклюжесть. «Открытая рана, капля крови — такого шанса создания мрака не упускают», — вспомнила Ирка и, даже не поглядев на рану, поползла вдвое быстрее и забилась под плиты.
Там, где Ирка была каких-то три или четыре секунды назад, асфальт разверзся. Треснул. Земля забурлила, размягчилась и вздулась бугром, точно кротовая нора. Незримое нечто — то, чему не было названия, — изогнулось и нанесло по плите, на арматуре которой осталась кровь, резкий удар. Затем, вцепившись в плиту, утянуло ее обломки под землю.
«Магия мертвой руки», — подумала Ирка. По утверждению Багрова, это была одна из любимых тех ник оживленцев мрака. Незримая рука вызывалась на кровь, но лишь единожды. Повторить удар в случае промаха было невозможно. Догадываясь, что ведьма сейчас в легком замешательстве, поскольку не знает, достиг ее удар цели или нет, —- Ирка без звучно выбралась, вскочила на плиту и стала ждать, когда ведьма высунется. Не столько увидев, сколько ощутив между зелеными бочками движение, она резко метнула туда материализовавшийся дрот.
Сказались десять месяцев тренировок, когда Багров заставлял ее делать не менее ста бросков ежедневно. Ночью, днем, на рассвете, в городе и в лесу. С разбегу, стоя или из нестандартных положений — например, выполняя уход или находясь под затормаживающим действием магии. Метнула в полную силу, не сдерживаясь, разве что помимо воли взяв чуть выше цели. Хотя никакой цели там уже и не было. Ведьма скрылась прежде, чем дрот отделился от Иркиной руки. Бочки еще картинно осыпались, а Ирка уже метнулась к недостроенному дому, подпрыгнула и, животом перевалившись через подоконник, оказалась внутри. Дрот она пока не отзывала, зная, что создание мрака им все равно не воспользуется. Зато вполне может на возврате прицепить к промахнувшемуся дроту боевое заклинание. Из белого четырехугольника, который еще только пытался стать комнатой, Ирка выскочила в следующий, откуда нашла проход на лестницу. Шахта лифта смотрела беззубым провалом, однако кабели же свешивались вниз. Проскочив несколько этажей, Ирка нырнула в первый же проем, не знавший еще рассудочного диктата двери, и там, во второй по счету комнате, прижавшись спиной к стене, перевела дыхание. Здесь, на высоте четырех или пяти этажей, их силы как бы уравнялись, однако требовалось подняться выше, чтобы обрести хоть какое-то преимущество. «Замкнутые помещения... Двадцать этажей... куча квартир... Искать тут кого-либо можно до бесконечности. Как же она вывернется?» — подумала Ирка.

Заставив себя расслабиться, она села на холодную плиту, закрыла глаза и сосредоточилась, расширяя зрение. Во мгле смутно белели стены с провалом пустого окна. Еще одно усилие — и стены начали расплываться. Тепло. Приятное головокружение, А вот и он — долгожданный зуд в шишках лба, как некогда в детстве, когда они с Бабаней играли в бодливого барана. «Баран бодливый — баран счастливый», — говорила Бабаня.
Мягкий толчок — и Ирка провалилась в ментальное пространство, точно в тумане нашаривая в нем ведьму. Бесполезно. Своего тщательно экранированного врага она так и не увидела, зато внезапно узрела круглый переливающийся шар с четырьмя живыми зрачками, обитающий в утолщении браслета на худой темной руке. Летающий глаз!
Жесткие границы дома уступили, стали податливыми — и Ирка ощутила упругое скольжение летающего глаза. Росчерком золотистой молнии он завершил обзор второго этажа и теперь несся к лестнице. Ничто не могло укрыться от четырех его зрачков, некогда принадлежавших лучшим шпионам Средневековья, которым потому только и дарована была хрупкая иллюзия посмертного существования в Нижнем Мире. Едва глаз увидит валькирию, как ведьма немедленно применит парализующую магию, и тело Ирки застынет в беспомощном ожидании смерти.
Надо было бежать, подняться так высоко, чтобы магия ведьмы ослабела и глаз вернулся бы к хозяйке. Понимая, что на человеческих ногах невозможно оторваться от стремительного преследователя, Ирка стала превращаться в волчицу. Десять мучительны? секунд — именно столько времени это теперь занимало. Кожу точно вывернули наизнанку и быстро, ловко натянули внутренней стороной — таковым, во всяком случае, было ощущение. Холодок пробежал по телу, покрывшемуся серебристой шерстью. Цветовая палитра зрения упростилась. Зато слух стал чутким, а обоняние — острым. Назойливые строительные запахи безжалостно царапали нос и глотку. Они были так невыносимы для волка, что хотелось выть и бежать прочь, чтобы оказаться как можно дальше от неприятно пахнущего дома, вздыбленного в монументальном экстазе.
Ирка осела за задние лапы, тревожно принюхиваясь, всматриваясь, вслушиваясь. Глаз был где-то близко, Скользил, нырял в щели. За глазом угадывался вкрадчивый интерес притаившейся ведьмы, свив шей для Ирки тугую петлю магии. А тут еще Ирка с тревогой почувствовала, что горизонт ее сознания стал тревожно сужаться. Округлые края его обруба-лись, съеживались, сжимаясь до необходимого волчьего минимума. Точка перехода, когда телесный мир назойливо вторгается в ментальный, пытаясь ограничить его своими потребностями. Ирке захотелось сразу нескольких вещей: гниловатой листвы, так хорошо впитывающей и оберегающей запахи, азартных толчков горячей крови в жилах и, наконец, упитанного зайца в тот сладкий миг, когда, настигая, сшибаешь его с ног лапой и по том только смыкаешь зубы. Все вместе это означало, что несмирившаяся белая волчица пытается захватить власть. Голод и ночь пробудили ее волю. Главное теперь было в обретении контроля над сознанием зверя. Не отдать волчице власть, сохранить разум. Мгновенным и мощным напряжением воли Ирка попыталась атаковать. Бесполезно. Все, что ей удалось, — это заставить заднюю лапу вздрогнуть. На этом успехи закончились. Волчица спокойно повернула морду и стала выкусывать колтун шерсти на боку, смутно подозревая там блох.
«А ну, перестань! Ты что, не понимаешь, убьют не только меня! Убьют нас двоих!» — мысленно крикнула Ирка волчице. Той было все равно. В лесу убивают всегда. Иногда, правда, убиваешь ты. Все за висит от того, кому больше хочется есть.
«Уступи!» — крикнула Ирка и вновь усилием во ли попыталась изгнать сознание волчицы. Теперь она жалела, что поддалась искушению и стала зверем в самый неподходящий момент. Если уж так не терпелось — обернулась бы лебедем и, покинув дом через окно, нашла бы спасение в полете.
Волчица равнодушно зевнула коричневой пастью, и это было ее ответом.
Летающий глаз появился внезапно. Ирка успела уловить лишь серебристую молнию, стремительно перечеркнувшую ночную мглу комнаты. «Конец!» — подумала она малодушно, успев передать волчице свой страх.
В следующую секунду волчица бросилась на стену и, толкнув ее мордой и плечом, прошла насквозь. Ирка не ощутила боли, лишь чавкающий звук разомкнувшейся и сразу сомкнувшейся материи. Оказавшись в соседнем квартирном блоке, волчица не стала отсиживаться. Ринувшись наружу через дверь, она прыгнула, мгновенно, без подготовки атаковав только что появившийся из соседнего бетонного четырехугольника глаз. Лапы скользнули по полу, но это не помешало точности. Четыре зрачка летающего глаза не успели даже расшириться от ужаса. Зубы сомкнулись. Что-то, лопнув, колко обожгло пасть. Вытянув шею, волчица откашляла мелкие, словно хрустальные осколки. Четыре мертвых зрачка темными монетами застыли на полу. Где-то там, внизу, у вжавшейся в грязь между плитами ведьмы, лопнул и растекся по руке раскаленным металлом браслет. Из тесного колодца двора несся крик, полный ненависти. Ирка ощутила благодарность к зверю. Теперь она знала, что волчица умеет сражаться куда лучше, чем она, Ирка, сумела бы сделать, находясь в волчьем теле. К тому же волчица способна проходить сквозь стены, о чем сама валькирия может пока только мечтать. Возможно что и тихоня-лебедь, легко уступающий Ирке власть, не так уж прост. Кто знает, какую силу таят упругие крылья и гибкая шея? Волчица, озираясь, шла по темному этажу, ощущая себя неуютно в этом каменном царстве, где не имелось ни травы, ни неба, а запахи были такими мертвыми и резкими. Ирка больше не пыталась отнять у хозяйки чащи власть над телом. Она сообразила уже, что сразу, в лоб, сделать это не удастся. Да и стоит ли? Ломать волчью волю — не лучший путь. Теперь она направляла волчицу короткими, рваными командами, похожими на веление инстинкта, командами, которые волчица, мыслящая сугубо конкретно, принимала за продукт собственного разума. Оказалось, что быть одновременно волком и чело-ком не так уж и сложно. Главное — четко разграничивать желания и эмоции на свои и волчьи , не давая захлестнуть себя буре чужих чувств.
Они сосуществовали в одном сознании, однако на разных его уровнях, так же как люди без особых неудобств живут в квартирных сотах над головами друг у друга.
У лестницы волчица ненадолго остановилась, размышляя, куда двинуться: вверх или вниз. Ирка помогла ей определиться, послав сознанию волчицы звук овечьего блеянья, якобы донесшийся сверху. Волчица, не разобрав в охотничьем пылу, что это была ложь, бросилась вверх. Лишь через десять пролетов она удивленно остановилась, не видя никакой овцы, но все еще наивно веря обманувшему ее слуху. Ирка, в глубине души очень довольная тем, что ее тактика оказалась верной, все же ощутила себя виноватой.
Выше десятого этажа дом еще не был домом. Неотстроенные стены монолита смотрели пустыми провалами. Понимая, что испуганный зверь легко может сорваться, Ирка сосредоточилась, готовая отдать приказ на обратное превращение. Она ощущала, что вполне способна эта сделать, тем более что волчицу угнетала большая высота. Иногда она подходила к краю и заглядывала вниз, в грозную пусто ту. Белые зубы ее скалились, а прямой хвост жался к ногам.
Внезапно впереди, на срезе площадки, замаячили две длинные тени. Волчица зарычала.
— О, мрак! Я же говорил, что она не останется человеком! Я знал!.. — крикнул кто-то.
— У нее нет копья! Она ничего нам не сделает!
— Зови полуночницу!
— Да ну! Сама придет! Держи ее крепче!.. Ее эйдос мой!
— Нет, мой!!! Идея была моя!
Это были комиссионеры, пробравшиеся сквозь защитную стену, установленную ведьмой. Бела их заурядная жадность. Эйдос валькирии — нечто боль шее, чем просто эйдос. В иерархии мрака это серьезнейший трофей, которым едва ли может похвалиться сам Лигул. Сравнивать простой эйдос с эйдосом валькирии так же проблематично, как сравнивать Серебряное Копытце и его прототип. Хотя, увы, с точки зрения биологии козлы, конечно, оба.
Первая тень еще металась, напуганная блеском белых зубов, а вторая уже прыгнула на Ирку. Цепкая рука не только схватила волчицу за загривок, но и дважды, вопреки всем законам анатомии, обвилась вокруг шеи, точно щупальце спрута. Волчица рванулась и протащила своего врага несколько шагов, однако тот, не отпуская, умело сковывал ее движения, второй рукой прилипая к камням, стенам и арматуре.
— Помоги мне, тормоз! Эйдос мой! — раздраженно пропыхтел комиссионер, обращаясь к товарищу.
— А какой мне резон, если твой? — логично отвечал второй.
Клейкие пальцы, удлиняясь, потянулись к морде, оплетая ее и подбираясь к глазам. Волчица, чуя это, заметалась. Ирка поняла, чем опасна ситуация. Комиссионеры не могли убить ее, но могли облепить волчицу, лишить зрения. Вокруг — ни стен, ни перил. Невидящая, разъяренная волчица, не понимающая толком, что за липкая дрянь на нее навалилась, вполне могла сорваться с безумной высоты и раз биться вдребезги у ног ухмыляющейся ведьмы. Комиссионеры (разве что малость сплющенные падением) получили бы эйдос, а ведьма — ее архей.
Ирка еще думала, а волчица уже действовала, не тратя времени на свойственные человеку пустопорожние размышления. Второй комиссионер еще нервно грыз пластилиновые пальцы, собираясь торговаться с первым, деля с ним эйдос, а белая волчица, перестав впустую вырываться, атаковала вторую руку врага — ту, которой он цеплялся за ступени. Щелкнули зубы, беспощадные, как гильотина. Перекушенная у локтя, пластилиновая рука сразу сжалась и, брезгливо отброшенная мордой, отправилась в последний полет.
Комиссионер выругался, однако не панически, а скорее деловито, и мгновенно восстановил себе откушенную руку, использовав для этого часть пластилина от ноги. Это было жутковато и странно наблюдать, как фигура его перетекает, становясь компактнее, но сохраняя при этом форму. Волчица, однако, не склонна была наблюдать. Из чего комиссионер состоит и что происходит с его ногами, не интересовало ее в принципе. Это было скучно и слишком абстрактно для зверя. Спасая свои глаза, она рычала и рвала все, до чего доставали ее зубы. Куски пластилина пытались притянуться, прирасти, однако волчица, кружась на лестнице, сама того не замечая, сбрасывала их лапами в пролет.
Вскоре от комиссионера уцелели лишь две за гребущие руки, пытавшиеся оплести волчицу, и голова. Весь пластилин, уцелевший от ног и корпуса, был пущен в руки, ставшие могучими, как у мраморной статуи Геракла. И этими руками, не исключая и длинные, как щупальца спрута, влажные пальцы, он сражался с волчицей.
Второй комиссионер пискляво голосил, призывая на помощь полуночную ведьму. И как ни стран но — труса постигла судьба всех трусов, которые, как известно, вечно погибают на войне первыми. Достигнув площадки, волчица в ярости принялась кататься по ней, воюя со своим врагом, и, налетев на робкого комиссионера мордой, что сама едва ли заметила в пылу битвы, столкнула его вниз. Комиссионер попытался, удлинив руку, уцепиться за плиту, но пальцы его сомкнулись на пустоте. Несколько доли секунд спустя снизу послышался глухой шлепок, Ирка ясно представила себе большую липкую лужу, печально моргавшую задумчивыми глазами.
Тем временем первый сражающийся комиссионер достиг некоторых успехов. Ему удалось зале пить волчице левый глаз, и, потеряв ориентировку, она едва не сорвалась. Задние лапы ее повисли над пустотой, и лишь чудом, расцарапав в кровь передние лапы и живот, ей удалось выбраться. Здесь, обретя равновесие, волчица стала сдирать комиссионера с морды тем способом, которым собаки сдирают намордник или из озорства натянутый носок.
Комиссионер из последних сил попытался залепить зверю хотя бы нос. Внезапно что-то сверкнуло перед мордой волчицы. Крошечная голубоватая пес-чинка, блеснув, растаяла в небе. Ирка сообразила, волчица оторвала от комиссионера ту его часть, где в толще пластилина томился эйдос — один из тех трофейных эйдосов, что был захвачен им прежде и пока что не сдан мраку. Сообразив, как непоправима утрата, комиссионер удрученно взвыл и кинулся за эйдосом в пустоту. Вот только одного он не учел. Освобожденный эйдос воспарил в небо, пластилин же, хотя и легкий, плюхнулся на плиты двора в десятке метров от точно такой же унылой кляксы.
Это была победа, хотя биться пришлось с не предвиденным врагом. Истомленная сражением волчица легла на площадку. Ирке, хорошо понимавшей, что ее местоположение уже засвечено ведьмой, так и не удалось заставить зверя бежать дальше. Зато измотанная волчица не сопротивлялась превращению. Ее сознание медленно отступало в тень, отдавая власть над телом человеку.
Когда Ирка наконец выпрямилась во весь рост, колени ее дрожали. Она ощущала себя выжатой как лимон. Наверное, энергия у них с волчицей была общей и черпалась из единого источника. Хотелось лечь на холодные плиты и наплевать на все, но Ирка понимала, что это верная гибель. Она заставила себя спуститься на несколько лестничных пролетов, туда, где хотя бы были стены, и затаилась в одной из недостроенных квартир, надеясь восстановить силы.
Наивная! Там ее ждали. Делая шаг в пустую квартиру, Ирка даже не вспомнила о дроте, равно как и о том, что недостаточно хорошо экранировала мысли.
Ведьму Ирка проглядела. В воздухе вдруг воз никла и помчалась ей в грудь красная искра. Не размышляя, ибо искра несла боль и смерть, Ирка бросилась животом на плиты. Куда попала искра, она не увидела — услышала лишь душный запах опаленного камня. Раз! Оттолкнувшись руками — колючие «ни врезались ей в ладони, — Ирка вскочила. Между искрами темного мага — если Ирка сразу не была двойной — обычно проходит не менее трех секунд. Именно столько времени нужно перстню, чтобы остыть и выбросить новую искру. Два!.. В руке у валькирии сам собой возник маленький бронзовый щит.
К тому моменту, как с перстня на сухой руке сорвалась вторая красная искра, Ирка уже видела ведьму. Та, вероятно забравшаяся по стене дома, распласталась по полу комнаты, плоская, темная. Ноги ее и половина тела все еще находились снаружи, и она медленно подтягивала их, точно змея хвост. На жидком перстне зрела багровая искра. Отражая ее, Ирка поставила щит прямо — и ошиблась. Лучше было бы
принять искру вскользь. Мир перевернулся. Щит валькирий, который, как уверял Матвей, выдержал бы и не такое, действительно выдержал, но искрой был выбит у нее из руки. Силой удара ее безжалостно отбросило, сшибло с ног, ударило спиной об пол. Ирка лежала и со странным, замерзшим интересом разглядывала ночные облака, плывшие в четырехугольном разрезе окна. Небо квасило дождем. Косые капли, задуваемые ветром,
одной пылью моросили лицо. Облака были серые, несвежего оттенка. Хотелось отжать их и высушить. Это похоже на пишущую машинку, это на жирафа с укороченной шеей, а это... В поле ее зрения вплыло распухшее лицо ведьмы.
— Глупая молодая валькирия! Разве ты не знала, что первая искра в паре может быть иллюзорной? Фальшивая пускается в щит, отвлекая внимание, а настоящая скользит под щит! Ты не валькирия-одиночка, а валькирия-неудачница! За той, которую ты сменила, я напрасно охотилась сотни лет. Мои силы почти иссякли, — прошамкала она.
Когда ведьма говорила, одна половина ее лица оставалась неподвижной. Другая же, одутловатая, вздрагивала, как холодец. Ведьма видела, что валькирия выбилась из сил, и не спешила ставить точку. Когда охотишься так долго, хочется продлить триумф.
— Теперь вас, валькирий, будет двенадцать. Тринадцатая валькирия, валькирия-одиночка, исчезнет. Ты никому не успеешь передать шлем и копье, — сказала она.
У Ирки внутри все переворачивалось от боли. Она едва различала шипение ведьмы. Смерть так смерть — лишь бы скорее. Но как же все-таки досад но, что она проиграла!.. Ведьма направила перстень. За мгновение до того, как новая искра сорвалась с ее пальца, Ирка широко открыла глаза и... пробиваясь сквозь пелену равнодушия и безволия, последним усилием воли призвала дрот. Лежа с открытыми глазами в ожидании смерти, она увидела, как он золотистой молнией рассек вязкость ночи, скользнул в окно и...
В этот миг, что-то ощутив, ведьма резко повернулась. Страшный, ни на что не похожий крик раз несся по пустому зданию. Ирка увидела, что копье пронзило старуху насквозь и наконечник торчит у нее из груди.
— Проклятая звезда не обманула! Я не пережила ее! — прохрипела ведьма и растеклась, как оплывшая глина. Шаг — и ноги ее подломились. Рука с перстнем, отколовшись, упала на ногу Ирке и превратилась в прах. На россыпи праха серебристой каплей блестел жидкий перстень ведьмы.
Не решаясь надеть его на палец, ибо неизвестно, к чему это могло привести, Ирка коснулась перстня наконечником копья. Копье сверкнуло, и перстень ведьмы перестал существовать. Все, что он успел, это выбросить последнее огненное предупреждение:
аЗ еНяМ мОоТтЯсТ ЯеН дОнА.
«За меня отомстят. Я не одна», — перевела Ирка.
— Возможно. Но вас, полуночных ведьм, теперь двенадцать на веки вечные. Тринадцатой не бывать, — сказала молодая валькирия.